Я замялся.

– Что? – спросила Наташа.

– У меня нет сомнений, что автор пьесы – господин Маслов, – вздохнул я. – Ну зачем ему взрывать депозитарий? Мотива не понимаю!

– Может, он хотел от Роберта избавиться! – предположила Наташа.

– Зачем? – протянул Никита. – Опять не ясен мотив. К чему такие сложности? Маслов мог просто выгнать его с работы, придраться к чему-нибудь и… пошел вон! Это ж как надо ненавидеть Шмидта, чтобы его под тюрьму подставить. Что Роб ему сделал?

– Пока вы думаете, пойдемте покажу, что я нашла, – предложила Наташа. – Теперь я знаю, что скелет в земле – жена Игоря Кирилловича.

– Оксана жива-здорова, – возразил Борис.

– Пошли, сами увидите, – велела наша практикантка.

– Не спрашивайте, почему я полезла смотреть развалюху внутри, – частила Наташа, входя в небольшой домик. – В уши будто кто-то шепнул: «Топай в сараюшку». Осторожней, не споткнитесь.

– Смахивает на мастерскую и одновременно на склад всякого барахла, – заметил Никита. – Прямо как у моего деда пейзаж. Старик все своими руками чинил, деревенская рачительность не позволяла ему даже битую посуду выкинуть. Дедуля ее хранил, чтобы потом, когда время найдет, склеить. Я в детстве обожал у него в сарае рыться, откапывал там настоящие сокровища для ребенка. У Федора Тимофеевича там еще погреб был, обстоятельно сделанный, стены бетонные. Бабушка банки в нем держала.

– И здесь такой оборудован, – засуетилась Ната, – я случайно его обнаружила, зацепилась за что-то ногой, упала, посмотрела, почему шлепнулась. Вижу, кольцо из пола торчит, потянула за него…

Наташа наклонилась и легко подняла крышку погреба:

– Сезам, откройся.

– Темно, однако, – заметил Борис.

– У меня в машине есть фонари, сейчас притащу, – пообещал Миша.

Наташа вынула айфон.

– А я обошлась тем, что в телефон встроен, ярко светит. Полезли.

Через пару секунд мы все очутились в сыром холодном подполе. Потолок в нем был таким низким, что даже Наташе пришлось нагнуться, а я так вообще решил встать на четвереньки.

– Одеяло на полу, – пробормотал Никита, – миска алюминиевая, ведро цинковое…

По моей спине пробежал озноб.

– В стене кольцо… Это тюремная камера!

– Да! – выкрикнула Наташа и направила свет айфона влево. – Смотрите!

– А вот и прожектор, – сказал за моей спиной Миша.

Я на секунду зажмурился от яркого света, потом осторожно приоткрыл глаза.

– Здесь дата, – произнес Борис, – и текст. Его чем-то нацарапали.

– Гвоздем, – уточнила Наташа. – Он под одеялом спрятан, я трясла этот ватный ужас. Думала, вдруг там чего лежит. Жертва сначала стену проковыривала, потом в проделанные бороздки втирала белую крошку. Вон там лежит булыжник, не знаю, зачем он с одного края будто обгрызен.

– Это гнет для капусты, – пояснил Никита. – Его в деревнях из белых камней делали, думали, они чище. У моей бабушки и ее соседок такие же были.

– «Муж Игорь Кириллович Маслов меня здесь запер. Анна Филькина», – прочел секретарь.

– Черточки на стене, – заметил Никита, – она дни отмечала.

Меня затопила жалость:

– Бедняга, она тут, похоже, долго сидела!

– На стене дневник вела, – пробормотал Никита, делая фото, – с ума сойти можно.

– «Хотела бежать. Смогла дойти до комнаты. Деньги искать. Там другая в кровати. Предупредила ее. Глеб поймал. Надел ошейник. Посадил на цепь», – читал Борис. – Это примерно через год после первой записи.

– Помню рассказ Оксаны о медовом месяце, – воскликнул я. – К ней в спальню пришло, как она с перепугу подумала, привидение. Старуха, которая велела ей бежать как можно быстрее и дальше от Маслова. Так это была Анна! Бедняга хотела спасти женщину от садиста. Пожилой несчастная выглядела из-за недоедания, отсутствия элементарных удобств. Услышав о визите «фантома», Игорь прервал отдых, супруги уехали. А Филькину поймали, посадили на цепь. Наверное, это был Глеб – мужчина, который охранял дачу!

– Ее заморили голодом, – мрачно сказал Борис. – Слушайте: «Отняли лампу. Нет воды. Нет еды!», «Помогите, пишу на ощупь», «Помогите», «Я Аня Филькина, меня убил муж Игорь Кириллович Маслов». Строчки корявые, но разобрать можно.

Наташа пришла в ужас:

– Она умерла одна, в темноте, без еды, без воды. А потом ее похоронили прямо в ошейнике! Почему люди такое вытворяют? За что?

Я молча вылез из подвала. Нет у меня ответа на этот вопрос. Следом за мной из подпола выбрался Михаил.

– Сглупил Маслов. Отправил Роберта на свой участок пустой чемоданчик зарыть. А вдруг Шмидт на скелет наткнулся бы? Или кто другой его нашел бы? Сарай в целости! Почему Маслов подвал не уничтожил? Все в нем оставил? Кольцо в стене, одеяло, ведро, миску. Это же улики!

Я молча пошел к машине, слушая, как Никита отвечает парню:

– Игорь знал, что место глухое, никто сюда не сунется. И небось он четко указал клерку, где чемодан зарыть. Маслов не подозревал, что спустя много лет кто-то окажется в Войтыкове со сканером и случайно наткнется на могилу. Или, может, он думал, что за много лет от тела ничего не осталось. Кое-кто считает, что спустя пару лет после похорон труп полностью сгниет. Ан нет. Спустя долгие годы можно скелет найти. А насчет улик… Миша, то, что мы в подвале нашли, уликами не является. Любой адвокат заявит, что ведро и все прочее просто хлам. Кольцо в стене предназначено для каких-то хознужд. Надписи… Так доказать надо, что их Филькина нацарапала. Может, дети играли.

– Но скелет же нашли! – возмутилась Наташа. – Все ясно!

– Ясно, – кивнул Никита. – Но суд слова «все ясно» в расчет не принимает. Покажите улики. Докажите, что скелет принадлежит Филькиной, что это она в подвале содержалась. Анализ ДНК, например. Но даже обнаружив биологическую жидкость, с чем ее сравнить?

– Всем же понятно, что ее убили, – повторила Наташа. – Какие доказательства? Это нечестно!

– Закон суров, но это закон, – вздохнул Никита. – Если Маслова можно осудить, сказав: «Все ясно», то и с тобой, Наташа, можно потом так же поступить. Ты не виновна, а судья скажет: «Все ясно». Хочешь, чтобы в отношении тебя соблюдали закон? Сама его соблюдай.

Когда мы очутились на шоссе, которое вело в столицу, Борис открыл ноутбук и минут через десять сказал:

– Анна Филькина, двадцать один год, пропала без вести, спустя положенный срок была объявлена умершей. Ее искала мать, Елена Михайловна, которая умерла несколько лет назад. Других родственников нет. В заявлении мать указала, что ее дочь познакомилась с парнем, ушла из дома, жила с любовником. Девушка мать с ним не знакомила, имени того, кого называла супругом, не упоминала. Елена Михайловна беспокоилась, потому что Аня стала быстро меняться. Короткие юбки сменила на длинные платья, перестала краситься, посещать парикмахерскую. В родную квартиру даже на пять минут заглянуть отказывалась, с мамой виделась на ходу, говорила: «Муж хочет, чтобы я только его любила». Елена Михайловна заподозрила, что Аня попала в сети какой-то секты. Потом дочка пропала. Филькина считала, что любовник Ани сотворил с ней что-то нехорошее, бросилась в милицию, умоляла найти его. Но Елена не могла назвать его имя, фамилию, отчество, адрес, место работы. Мать никогда не видела любовника дочери, составить его портрет она не могла. Старшая Филькина не имела ни малейшей информации о том, в кого влюбилась ее дочь.