двадцать четыре часа, чтобы убраться отсюда.

Какой, однако, добрый. Паспорт Саша принесла: как будто у нее было выбор.

Ну да, Финский залив.

– А заодно и эту картину специалист осмотрит, результат тоже будет к вечеру. Вот к шести и встретимся, подойдет?

Вопрос был издевательский: как будто у них имелся выбор.

Шеф кивнул двум своим людям.

– Останетесь и проконтролируете, чтобы никто не делал никаких глупостей.

Ну да, он боялся не того, что они позвонят в милицию (что абсолютно бессмысленно), а того, что сбегут.

Поэтому и оставил охрану.

Когда шеф и большая часть его людей, прихватив Петрова-Водкина и документы на квартиру, удалились, Илья, вытащив Сашу на балкон и закрыв стеклянную дверь, сквозь которую за ними внимательно следили люди шефа, но хотя бы не слышали, о чем они шушукаются, заявил:

– Ты отдала ему все, что у нас есть!

Саша отрицательно качнула головой.

– Нет, не все. Самое ценное я ему не отдам.

Илья горячо зашептал:

– Ты имеешь в виду мою пару штук долларов?

Вряд ли шефу они были так важны.

– Тебя, – ответила Саша и на глазах их тюремщиков наградила Илью долгим страстным поцелуем.

Шеф прибыл в начале шестого: веселый и милостивый. С ним пожаловал и молодой очкастый тип с большим кадыком: юрист, который разложил перед Сашей кипу документов, веля подписать то в одной графе, то в другой.

Когда Саша выполнила все, что от нее требовали, понимая, что расстается, причем безвозмездно, с третьей квартирой (но и за две предыдущих она, как выходило, ничего не получила – кроме нескольких фальшивых долларов и кипы серой бумаги), шеф проинформировал ее:

– Кстати, мазня настоящая, это мне человечек подтвердил.

Нет, не все в этом мире поддельное!

Посмотрев на часы, шеф заметил:

– Двадцать четыре часа. Чтобы к шести вечера завтра вас тут не было. А если будете…

Саша вежливо добавила:

– Изнасилуете нас и съедите, я это уже поняла. – И добавила: – Спасибо вам, несмотря ни на что!

Шеф вытаращился на нее: впервые она увидела его растерянным.

– За что?

Подойдя и поцеловав молчавшего Илью в щеку, Саша ответила:

– За него.

Когда делегация удалилась, Илья, вытащив из стенного бара бутылку коньяка, заявил:

– Надо это дело спрыснуть. Еще бы, из-за меня потеряла квартиру, все деньги – в общем, все, что у нас было…

– Тебе не стоит, у тебя диабет, а алкоголь при диабете…

– Да, мамочка! Нет, мамочка! Может, один раз можно сделать исключение, ведь повод наличествует!

Ну да, как ни крути, повод.

Саша улыбнулась: ну да, оно все так. Но отчего-то на сердце не было ни тяжести, ни горя.

– А где жить будем? – спросил Илья, протягивая Саше бокал, до краев наполненный коньяком. – На мою съемную, увы, нельзя: хозяйка – страшная ханжа. Придется искать новую, но не знаю…

Он смолк, и Саша поняла: он не знал, хватит ли у них денег.

– В «Ване Гоге», там же софа имеется! Я на ней лежала, спать можно.

Софа, на которой умер Ванечка.

Раздался звонок в дверь, и Илья едва не выпустил из рук бутылку, из которой как раз наливал коньяк себе в бокал.

– Это они? Решили еще что-то прихватить?

Саша вздохнула.

– Это наверняка чудо-доктор. Кстати, где ты держишь остатки своих капиталов, ты же не хочешь, чтобы он нас разрезал скальпелем на лоскутки?

Брать с собой из квартиры, теперь уже не ее, Саша практически ничего не стала: только нижнее белье, шефу вряд ли требующееся, кое-какие зимние вещи, а также очки отца, шаль мамы и монографию дедушки.

А все остальное у нее уже было. Она имела в виду Илью.

После оплаты услуг чудо-доктора их капиталы достигали астрономической суммы в семьсот двадцать долларов.

Ну и небольшого количества рублей, что общего расклада не меняло.

На эти деньги они купили две раскладушки и вешалку на колесиках, которые были помещены в их новое жилище: в подсобку с софой, на которой умер Ванечка.

Красота!

От софы они по требованию Ильи избавились, хотя Саша была против: софа хоть и старая, но удобная, а что до того, что на ней кто-то умер… и пусть даже Ванечка… Сидеть на ней было гораздо удобнее, чем на раскладушке.

И заниматься сексом. Хотя сексом они после всех событий занимались всего один-единственный раз – и то вспоминать о нем не хотелось.

Однако спорить с Ильей она не стала.

О том, что они потеряли все, что у них было, едва не поплатившись за это жизнями, никто из персонала и посетителей «Вани Гога», естественно, не знал.

От работников не утаилось, что Саши и Илья живут в подсобке, но они объяснили это тем, что их квартиру затопило и им на время ремонта, вероятно затяжного, надо где-то перекантоваться.

Крайне затяжного.

Саша все думала о том, что на шефа она, в сущности, зла не держит: он ободрал их как липку, потому что она сама дала повод.

Капитализм, даже в криминальной среде, был такой.

Если бы заплатила ему изначально настоящими долларами, отбирать у нее квартиру он бы не стал.

Но у нее не было настоящих долларов, потому что Федя, ее Федя, лишил ее их.

И что ей оставалось: обратиться в милицию? Ту самую, которая была заодно с бандитами? А если даже и не заодно, что она им скажет?

Поведает, что откупилась от шефа квартирой и похищенным из галереи ПВК подлинником «Коней» Петрова-Водкина?

Да, срок будет мотать на одной зоне с Полиной, и, не исключено, в одном бараке.

Или, к примеру, предложение Ильи отыскать Федю, ее Федю, вытрясти из него душу, а заодно и ее доллары – на этот раз настоящие.

Только где она Федю найдет: в Москве? А если он на Дальнем Востоке? На Марсе? В тридесятом королевстве?

Даже если и найдет, он что, испугавшись ее визита, сразу вручит ей чемодан с долларами?

Ага, так оно и будет: скорее их с Илюшей расчлененные трупы выкинут не в Финский залив, а в Истринское водохранилище.

Вот и вся разница.

Ну, может, до того, как убить, насиловать не станут.

Потому что если Федя, ее Федя, и причастен к похищению картин дедушки (а в этом она уже не сомневалась), то он свой в криминальной среде.

А церемониться с внучкой академика, качающей свои жалкие права, никто в этой среде, естественно, не станет.

Получалось, что у них с Илюшей забрали все – и они