Я достал ключ, хотел отпереть дверь, однако она была уже открыта.

Войдя в прихожую, я оглянулся и посмотрел, идут ли они за мной следом. Но уже на лестнице до меня вдруг дошло: — Господи, это же гэбэшники! Но делать было нечего, пришлось впустить их внутрь. Йожо там не было. И если еще минуту назад я мечтал увидеть его в своей комнате, то теперь вздохнул с облегчением. Они без особого интереса оглядели помещение, словно все это было неважно, и снова, как раньше, уставились на меня, один из них спросил: — Знаете, почему мы пришли?

Я взглянул на него: — Не знаю. Случилось что-нибудь?

Ни один из них не ответил. Тот, что обратился ко мне первым, придвинул к себе стул, но ради приличия и порядка предложил сначала мне: — Пожалуйста! Можете сесть.

Потом огляделся вокруг, видимо хотел снять пальто, и искал место, куда его положить. Я встал, чтобы повесить его в шкаф.

— Сидите! — сказал мужчина.

Он расстегнул пальто, но не снял его, уселся, с минуту вертел свою шапку, потом положил ее на стол. Это был мужчина в летах, невысокий и, видимо, когда-то крепкий, но, похоже, он как будто перенес серьезную болезнь, а может, и сейчас страдал какими-то желудочными или подобными хворями, сильно похудел, и на его лице остались морщины, немногочисленные, но глубокие, свидетельствовавшие о том, что его лицо было когда-то полным и круглым. Ему могло быть за пятьдесят. Голова у него была лысая, только по бокам осталось немного черных волос. Верхняя губа слегка вытянута вперед. Мне пришло в голову, что он наверняка носил когда-то усы, я даже мог бы представить себе их форму, как именно они были подстрижены, может быть, он только недавно сбрил их. Его нижняя губа глубоко запала, отчасти по причине того, что у него отсутствовал нижний ряд зубов, это я заметил позже, когда мы говорили уже довольно долго. Одновременно я заметил и то, что это придает его речи мягкость и что этот недостаток, который я мог понять и объяснить, вызывал во мне какое-то доверие, если в этом случае можно говорить о доверии. Скорее о нем можно было бы говорить при сравнении этих двух мужчин. Потому что второй производил на меня очень неприятное впечатление. Он стоял у окна, не говорил ни слова, делал вид, будто нас не слушает, но каждый раз, когда повисало молчание, повторял вопрос своего коллеги. Два раза он предупредил меня, что я не должен ничего скрывать.

Они спрашивали меня, где я был всю эту неделю. Я отвечал, что когда нет занятий, я по большей части остаюсь дома, поскольку в этом году заканчиваю учебу и уже начал писать дипломную работу. Но недавно со мной случилась одна неприятность, хотя, собственно, это вовсе и не неприятность. Я женюсь. Недавно только решил. Позавчера. Мое отсутствие связано как раз с этим решением. Мужчина, сидевший напротив меня, улыбнулся и кивнул, словно о моей свадьбе уже давно знал: — На ком женитесь? На этой скрипачке?

Я мог бы сказать: нет, на Иренке я жениться не собираюсь, но вместо этого лишь покачал головой и сделал вид, будто меня совсем не удивляет то, что они знают о моих знакомствах и даже наверняка в курсе других подробностей моей жизни. Я пожалел, что завел речь о женитьбе, мог бы и что-нибудь другое придумать, теперь они наверняка начнут выпытывать про это, а я могу запутаться в своих же случайно брошенных словах. Почему они подбираются ко мне таким кружным путем, а не спрашивают сразу о Йожо?

— Я все еще не могу понять, в чем провинился, — я посмотрел на того, что стоял у окна, но, как будто боясь его взгляда, снова обратился к тому, что сидел напротив меня. — Я совершил какой-то проступок? Но ничего такого я за собой не знаю. Почему вы меня допрашиваете?

— Как зовут эту девушку? — спросил он.

— Ту, что со скрипкой?

— Нет. Ту, о которой вы говорили, что хотите на ней жениться.

— Ну, это еще не решено. В последнюю минуту могу и передумать. Я ведь еще не окончил университет. Сейчас, когда у меня столько дел, я связался сразу с несколькими девушками. Иной раз мне и самому кажется, что я немного легкомысленный. Принимаю какое-нибудь решение, а потом начинаю об этом жалеть. Только жизнь себе осложняю. Самому даже смешно бывает. Я всегда избегал женщин, а в последнее время… да мне, собственно, и жениться-то не хочется. Зачем я вообще об этом говорю? Это мое личное дело.

Мужчина у окна покрутил головой. Из этого стало понятно, что мой ответ его не удовлетворил. Я попробовал вспомнить, как звучал вопрос, но сообразил не сразу. И решил все то, что я с этой минуты скажу, сначала обдумывать, а если придется отвечать быстро, начну с какой-нибудь посторонней мелочи, как это делают они, или постараюсь вопрос совсем заболтать. Я уже был совершенно уверен, что их приход связан с Йожо Патуцем. Что-то должно было за время моего отсутствия стрястись. Я понял, какую глупость совершил, так необдуманно впустив их в свою комнату. Но если бы я этого не сделал, какой был бы прок? Может, они уже были здесь раньше, действительно, я же оставил двери не запертыми. Но что все-таки с Йожо, куда он мог так надолго пропасть? Вот бы кто-нибудь подал ему знак! Нет, это бы не помогло. Они наверняка здесь были, эти двое или какие-нибудь другие. И хотя я старался держать себя в руках, нервы мои напряглись до предела. Я смотрел на мужчину, что сидел напротив меня, и хотел попросить его не говорить загадками, а сказать прямо, что им от меня надо. Если ищут Йожо Патуца, то сами видят, его здесь нет. Почему же тогда они допрашивают меня? Я хотел поговорить с ними решительно, но не знал, с чего начать, да и голос меня не слушался. Я злился на самого себя. Перед приятелями мне легко было показывать себя с лучшей стороны, я держался самоуверенно, отличался от других своим красноречием, а этих двоих не сумел даже вызвать на то, чтобы они говорили прямо и открыто. Если бы они меня знали, не говорили бы со мной в таком странном тоне. Ведь я никому из них, да и вообще никому, не сделал ничего плохого. Если бы можно было побеседовать с ними в