В этот миг ему в плечо впилась стрела.

Потерянные мальчишки во главе со своим одетым в сшитый из листьев бамбука наряд вожаком ворвались на корабль, разбудив своими громкими криками пиратов.

Очевидно, Питеру, как и пиратам, тоже стало скучно.

Что там было потом, я помню очень смутно. В конце концов Питер увёз меня с «Весёлого Роджера», и остаток недели я провела, играя роль матери для его потерянных мальчишек. Сам Питер при этом никакого интереса ко мне не проявлял, а когда седьмой день моего пребывания в Неверленде закончился, молча отвёз меня через Полярную звезду домой, где я вернулась к своей семье, школе, к своей обычной жизни.

Следующей весной Питер за мной не пришёл.

Он не пришёл, и, что самое странное, я не обиделась и не возражала. К этому времени я поняла, кто он такой, этот Питер Пэн. Мальчик-Который-Никогда-Не-Вырастет. Возможно, Скаури был прав, и в один прекрасный день я найду свою настоящую любовь в каком-нибудь парне из Блумсбери. В парне, который носит галстук и не умеет летать. Что ж, пришло время отпустить от себя Неверленд. Отпустить навсегда.

Но затем настала та весенняя ночь, когда мне в окно ударил странный свет. Ни Майкл, ни Джон не проснулись, и я одна выскользнула из постели, подбежала, прижалась лицом к стеклу. Мерцающий свет становился всё ярче, всё сильнее…

Затем в поле зрения появилась лестница.

Я подняла голову и увидела «Весёлый Роджер», плывущий над моей головой в сверкающем облаке волшебной пыли. Это с его палубы свисала лестница, которую я заметила. Только это не лестница, конечно, была, а трап.

На палубе стоял Скаури, и глаза его светились ярче, чем звёзды на небе.

Забравшись по трапу на палубу, я увидела в руке Скаури знакомый голубой плод.

– Ты его забыла в прошлый раз, – сказал Скаури.

– И ты сохранил его для меня? – спросила я, обмирая от восторга.

– Глупости-то не говори, – хмыкнул в ответ Скаури. – Восторг русалки портится точно так же, как любая груша или яблоко. Нет, я вновь спустился на дно океана, чтобы сорвать для тебя новый, свеженький. А потом пришлось своровать у фей целый мешок волшебной пыли, чтобы прилететь сюда на «Роджере». Короче, пришлось повозиться.

Я внимательнее присмотрелась к Скаури. На этот раз он был одет очень чистенько, в красивом коричневом бархатном камзоле и аккуратно заправленной под ремень рубашке. Лицо умытое, и пахло от Скаури очень приятно – мёдом и какими-то пряностями. Одним словом, он тщательно собирался на свидание.

Он протянул мне маленький мерцающий голубой плод.

– Вот, – сказал мне Скаури. – Бери, закрой глаза и откуси кусочек. Бери, бери, не зря же я такой путь проделал, чтобы тебя угостить.

Я взяла голубой плод, отогнула лепесток, закрыла глаза и откусила.

Описать его вкус словами действительно невозможно, пожалуй, но я всё же попытаюсь. Он одновременно терпкий и мятный, тёплый и ореховый, и влажный, и густой, словно весенний лес после дождя. Он насыщенный и совершенно незнакомый, волнующий, от него чаще начинает биться твоё сердце в груди, и что-то начинает происходить с твоим разумом и телом – они словно раскрываются для новых, невиданных прежде возможностей. Ты словно становишься другой, способной всё совершить и всё охватить умом, а потом приходит пора открыть глаза – как раз вовремя, чтобы вспомнить про человека, который подарил тебе этот незабываемый миг. Вот он, этот человек, стоит, омытый лунным светом, на палубе пиратского корабля, и в его глазах отражается вся бесконечность Вселенной…

А потом вкус исчезает, растворяется, но не до самого конца, сохраняя долгое послевкусие, заставляя ум острее замечать всё, что происходит вокруг. И только тут до меня доходит вдруг, что мы со Скаури одни и никого, кроме нас, на «Весёлом Роджере» нет.

– Погоди, а где же все? – спросила я.

– Экипаж, ты имеешь в виду? Они заняты разборкой с береговой мафией, – небрежно ответил Скаури. – Я сказал им, что буду дрейфовать вдоль побережья. Гоняться за мафией они будут до самого рассвета, так что время у нас есть.

В ту ночь, когда «Роджер» скрылся в облаках над Блумсбери, мы со Скаури расположились в гамаке, который он натянул среди звёзд, и пили шипучий персиковый сидр. Его, кстати, Скаури тоже сделал сам.

– До чего он унылый, этот ваш мир. Есть ли в нём хоть капля веселья? – спросил он, вглядываясь в ряды освещённых луной крыш. – Отсюда всё выглядит таким… однообразным. Квадратным, что ли.

– Ну, это как посмотреть, – ответила я. – Когда веселья слишком много, это тоже теряет смысл. Всё равно что жить на одних конфетах и шоколаде, а не приберегать их для особых случаев. Только тогда они действительно будут в радость. Во всяком случае, так говорит Нана. Или мне кажется, что она так говорит. Знаешь, собаки, они как люди, тоже порой бывают тупыми.

– Кто такая Нана? – спросил Скаури.

– Наша нянька. Я, конечно, знаю, что особого смысла держать собаку в няньках нет, но…

– Почему нет? Очень даже да. Собаки – это самые лучшие няньки на свете, – улыбнулся Скаури, словно напоминая мне о том, что в мире, откуда он пришёл, не существует правил. Вообще никаких.

Но я тем не менее думала в тот момент именно о правилах, тех правилах, которые нарушала. Ведь я предала Питера, оказавшись здесь, на корабле капитана Крюка, – разве это не грубейшее нарушение правил игры? Да, я знала, что должна чувствовать себя виноватой, а как же иначе? Ведь Питер был моей первой любовью, а Скаури – одним из его врагов. Однако чувство вины не появлялось. Очень уж трудно корить себя за что-то, когда тебе так хорошо!

– Ты прав, – вздохнула я, возвращаясь к началу разговора. – Мой мир действительно… квадратный.

Рука Скаури коснулась моей руки, и я подумала, что это произошло случайно, но она никуда не делась, осталась на месте. Наши со Скаури пальцы медленно переплелись.

– Питер нам говорил, что ты его целуешь, – сказал Скаури, и я резко повернулась к нему. – Это было в тот раз, когда мы с пиратами захватили его. Хвастался, что получил девичьи поцелуи, а когда мы спросили, от кого они были, Питер показал нам твой напёрсток для шитья, который он носит на шее. И добавил ещё, что это был самый лучший поцелуй, который он когда-либо получал в жизни.

Мы со Скаури переглянулись, а затем дружно расхохотались.

– Он дурачок, ничего не понимает, – сказала я.

– Ага, – согласился Скаури.

Мы замолчали. Скаури неподвижно сидел на прежнем месте, над нами мерцали ночные звёзды.

Как попросить мальчика, чтобы он поцеловал тебя? По-настоящему поцеловал. Как дать ему понять, что он может сделать это?

Пока я набиралась смелости сказать об этом, стало уже слишком поздно.

Темнота стремительно начинала отступать, открывая дорогу рассвету. Пора возвращаться домой.