– Вернись за мной, – сказала я. – В первую весеннюю ночь. Моя мать подумает, что это Питер, и тогда у нас будет целая неделя. Целая неделя только вдвоём – ты и я.

Я ожидала, что Скаури сразу же согласится, улыбнётся, к своей груди меня прижмёт, но вместо этого он нахмурился, задумался, помрачнел.

– А как же все остальные недели? – спросил он.

Этот вопрос долгим эхом отзывался в моём сердце. Лето, осень, зима. Всё это время я прожила как во сне, чувствуя у себя внутри какой-то странный жар, от которого окружающий мир стал казаться мне другим. Словно ярче стали все цвета, острее запахи и вкусы, даже будничная жизнь Блумсбери приобрела какой-то смысл и теперь не выглядела для меня… совсем уж квадратной. Пока я была с Питером, у меня в животе порхали бабочки, меня не оставляло неприятное ощущение, будто я отчаянно цепляюсь за безответную любовь, но теперь всё было иначе. Теперь не было никаких бабочек, но только низкий и ровный гул бушующего пламени. А ощущение… Ощущение было таким, словно моя душа нашла свою вторую половинку, с которой ей не терпелось воссоединиться.

Когда настала первая весенняя ночь, я не спала, ждала, когда ночь за стеклом озарит мерцающий свет волшебной пыли, и как только это случилось, бросилась к окну, чтобы распахнуть его…

Питер.

– Это Динь, – сказал он. – Она умирает.

Все мысли о Скаури моментально испарились. Я метнулась вниз, прихватила домашнюю аптечку, а затем Питер посыпал меня волшебной пылью, и мы с ним полетели в Неверленд. Там, в глубине леса, потерянные мальчишки склонились над Динь-Динь. Она лежала на пне – маленькая, сморщенная, потускневшая.

– Что с ней? – спросила я.

– Грибы, – ответил один из мальчишек. – Она нашла светящиеся грибы на дальней поляне, хотела подарить их Питеру, но на всякий случай попробовала один гриб, чтобы убедиться, что он безвредный…

– Бедняжка Динь, – опустив голову, сказал Питер.

– Отравилась, значит, – кивнула я, открывая свою аптечку.

Мой брат Майкл однажды лизнул крысиного яда, думал, что это сахар кто-то просыпал. Как его тогда лечила мама? Ага, вспомнила. Две таблетки древесного угля и чайная ложка касторового масла.

Я открыла крошечный ротик Динь, всыпала ей под язык чёрный порошок, затем влила следом маслянистую жидкость из флакона…

Короче говоря, к утру Динь уже спокойно дремала, уютно свернувшись на коленях у Питера. Фея была спасена.

– Ну разве я не умница, Динь, что сообразил Венди позвать? – спросил Питер, поглаживая фею по волосам. – Слушай, а может, мне стоит жениться на Венди, чтобы она никогда больше не смогла уехать отсюда? Правда, мне при этом придётся повзрослеть, но зато Венди останется с нами, а все мы будем чувствовать себя в безопасности, будем любимыми навсегда…

Слова, которые когда-то звенели у меня в ушах волшебными колокольчиками, сейчас падали мне на сердце тяжёлыми камнями.

В последующие дни Питер не спускал с меня глаз и держался со мной необыкновенно властно, чувствуя, наверное, что мой взгляд постоянно устремляется к силуэту «Весёлого Роджера», скрывающегося в морском тумане за лесом. Наконец на третью ночь, когда Питер уснул и уснули его потерянные мальчишки, я сумела сбежать. Продираясь сквозь чащу, через болота и заросли кустов, я добралась до берега, а затем вплавь до корабля капитана Крюка. Нашла спущенный вдоль борта трап, поднялась по нему, собиралась уже ступить на палубу, как вдруг…

Как вдруг сверху на меня опустился джутовый мешок, и я оказалась завёрнутой в него, словно гусеница в кокон.

Само собой, я брыкалась, извивалась, кричала, ругалась, но меня бросили на что-то твёрдое. Послышался плеск волн, скрип вёсел в уключинах. Меня что, везут, чтобы утопить? Хорошенькое дело! Но за что, позвольте спросить? Что я такого сделала?..

Потом мешок с меня сняли, и я увидела Скаури. Наша лодка, в которой мы были с ним вдвоём, покачивалась посреди поросшей мангровым лесом заводи.

– Мне казалось, у нас с тобой была назначена встреча, – холодно сказал Скаури. – В первую ночь весны.

– Да… – прохрипела я. – Но…

– Я видел, как ты пошла с Питером, – сердито схватил он меня за запястье. – Так вот почему ты пыталась прокрасться на мой корабль? Ты шпионка Питера, да? Это было частью его плана?

– Нет же! – отчаянно воскликнула я. – Нет!

Взгляд Скаури был таким же холодным и пристальным, как в ту первую ночь, когда он сторожил меня возле мачты.

– Откуда мне знать, что ты не лжёшь? – требовательно спросил он.

– Потому что Питер убьёт меня, если узнает, что я здесь, – ответила я.

Скаури долго смотрел на меня, потом проворчал, отпуская мою руку.

– Пойдём. У тебя много работы.

Он сошёл с лодки, пошёл прочь, остановился, оглянулся и сказал с угрюмой усмешкой:

– Ну давай. Теперь-то ты чего ждёшь?

В ту ночь и в последующие ночи тоже Скаури был моим проводником. Днём я возилась с Питером и его мальчишками, урывая минутки, чтобы вздремнуть, а ночью уходила на болота, где меня в темноте ждал мой пират. Встретившись там, мы вдвоём отправлялись в такие уголки Неверленда, о которых я даже не слышала никогда, не то что не видела. Флотилия кораблей-призраков… водопад исполнения желаний… горы единорога… Но больше всего мне запомнилась пещера бабочек – быть может, потому, что именно там мы со Скаури сидели бок о бок, тесно прижавшись друг к другу, и по-братски делили кусок пропитанного шоколадом хлеба. А вокруг нас танцевали в темноте светящиеся бабочки. Одна из них, ярко-голубая, опустилась мне прямо на нос. Я оглянулась, ожидая, что Скаури рассмеётся, но вместо этого увидела у него на глазах слёзы.

– Я всегда думала, что пираты – это кровожадные головорезы, жестокие и грубые, а ты вот готов заплакать, глядя на бабочку… Как странно… – сказала я.

– Дело не в бабочке, – покачал головой Скаури. – Просто я давно мечтал привести сюда с собой… кого-нибудь. Только ведь у злодеев – а пираты тоже злодеи – не бывает, не может быть любви. Так меня всегда учили.

– Ты не злодей… – начала я, но замолчала, увидев его лицо. Жёсткое, застывшее. Пиратское.

– Я злодей, – сказал он. – И если Сми или кто-нибудь другой из его команды узнает, что я здесь, с тобой, мою голову отрежут и на пику насадят.

– Но в таком случае зачем тебе вообще быть пиратом? – спросила я. – Почему бы не выбрать для себя другую судьбу?

– Потому что жизнь пирата скорее и вернее всего приводит к славе, – ответил он. – Быть пиратом – значит подняться из безвестности и стать кем-то. Сражаться так, чтобы твоё имя прославилось. Умереть молодым, но навсегда остаться в памяти людей. Вот чего хотим все мы, пираты. Только этого. Оставить свой след на земле, сохранить своё имя в истории. В сказках.

– Вот это и есть, по-твоему, слава? – усмехнулась я. – Чтобы твоё имя знали люди, которых ты сам никогда-никогда не встретишь?