– Я понимаю, – участливо отозвалась сестра Каррузерс. –Порой капризы больных и в самом деле невыносимы. Но нужно уметь сдерживаться.Больного ни в коем случае нельзя огорчать. Лучше, по мере возможности, идти науступки. И как только они чувствуют, что вы на них не давите, они расслабляютсяи становятся тихими, как овечки.

– Я вижу, что вы как никто другой подошли бы моей матушке.Вы понимаете старых людей.

– Мне тоже доводилось работать с такими больными, –засмеялась сестра Каррузерс. – Терпение и юмор творят чудеса.

– Очень мудрое замечание. Вы, по-моему, ухаживали за миссАранделл? Она, мне думается, тоже была не ангел.

– Не знаю, не знаю. Она была дамой с норовом, но я с нейхорошо ладила. Правда, пробыла я у нее недолго. На четвертый день она умерла.

– Я только вчера разговаривал с ее племянницей, мисс ТерезойАранделл.

– Правда? Подумать только, как тесен мир!

– Значит, вы ее знаете?

– Ну конечно, она приезжала после смерти своей тетушки ипотом присутствовала на похоронах. И еще я видела ее мельком, когда онаприезжала в дом. Очень интересная девица.

– Да, в самом деле, только слишком уж худенькая, чересчурхуденькая.

Сестра Каррузерс, вспомнив о собственных округлостях, гордоповела плечом.

– Да, конечно, – сказала она, – худышкой тоже быть ни к чему.

– Бедняжка, – продолжал Пуаро, – мне ее просто жаль. Entrenous, – он доверительно подался вперед, – завещание тетушки было для неебольшим ударом.

– Наверное, – согласилась сестра Каррузерс. – Вокруг негобыло столько разговоров.

– Не могу понять, что заставило мисс Аранделл лишитьнаследства всю свою семью. Это просто чрезвычайное происшествие.

– Событие из ряда вон выходящее, я с вами согласна.Поговаривают, конечно, что дело тут нечистое.

– Как вы думаете, почему мисс Аранделл так поступила? Онаничего такого не говорила?

– Нет. Мне – ничего.

– А другим?

– Мне кажется, она говорила что-то мисс Лоусон, я случайнослышала, как мисс Лоусон на какой-то ее вопрос ответила: «Хорошо, дорогая, носейчас оно находится у адвоката». А мисс Аранделл возразила: «Да что вы, оно вящике бюро». Мисс Лоусон сказала: «Нет, вы отправили его мистеру Первису, развевы не помните?» И затем у больной опять началась рвота, и, пока я ухаживала замисс Аранделл, мисс Лоусон вышла, я часто потом думала, не о завещании ли шларечь?

– Вполне возможно.

– Если так, – продолжала сестра Каррузерс, – то, наверно,мисс Аранделл хотела что-то в нем переделать, вот и спрашивала, где оно. Онабыла слишком больна, бедняжка, чтобы помнить, где что находится.

– А мисс Лоусон помогала вам ухаживать за ней? – спросилПуаро.

– Нет, что вы! У нее не было для таких вещей никакогонавыка. Только без толку суетилась. Чем лишь раздражала больную.

– Значит, только вы ухаживали за ней? C’est formidable са.

– Мне помогала служанка – как ее зовут? – Элен. Вот этодействительно помощница. Она не боялась подойти к больной и вообще привыклаприсматривать за старой леди. Мы с Элен очень ладили. По правде говоря, докторГрейнджер прислал нам в пятницу ночную сиделку, но мисс Аранделл скончалась ещедо ее прибытия.

– Быть может, мисс Лоусон помогала готовить еду для больной?

– Нет, она вообще ничего не делала. Да, собственно, иготовить-то было нечего. У меня были все лекарства, и мисс Лоусон оставалосьтолько бродить по дому, плакать и болтаться у всех под ногами, – довольноязвительно заметила она.

– Я вижу, – улыбнулся Пуаро, – что вы не слишком высокогомнения о достоинствах мисс Лоусон.

– От компаньонок, на мой взгляд, всегда мало толку. Ониничему не обучены. Ничего не умеют как следует делать. Обычно это женщины,которые ни на что больше не годны.

– Как по-вашему, мисс Лоусон была очень привязана к миссАранделл?

– По-видимому, да. Как мне показалось, страшно расстроилась,узнав, что старая леди умерла. Во всяком случае, куда больше, чем родственники,– фыркнула сестра Каррузерс.

– Ну значит, – сказал Пуаро, с умным видом кивая головой, –мисс Аранделл знала, что делает, когда оставила все деньги мисс Лоусон.

– Она была очень проницательной женщиной, – согласиласьсестра. – Она все замечала и все понимала.

– Она хоть раз вспомнила при вас о Бобе, своей собаке?

– Удивительно, что вы именно об этом спросили! Она много онем говорила, в особенности когда бредила. Что-то про его мячик и про то, какона упала. Славная собачка этот Боб, – я сама очень люблю собак. Бедняга, онбыл таким несчастным, когда она умерла. Удивительно, правда? Совсем какчеловек.

На том мы и расстались с нашей собеседницей.

– Наконец-то нам попался человек, который в состоянииговорить с нами без опаски, – заметил Пуаро, когда мы вышли из дома сестрыКаррузерс.

Он явно был чем-то обескуражен.

Мы пообедали в «Джордже». Обед был плохим. Пуаро все времяпричитал, в особенности над супом.

– И ведь так легко, Гастингс, приготовить вкусный суп. Lepot au feu…[60]

Я еле увернулся от обсуждения всевозможных кулинарныхрецептов.

После обеда нас ожидал сюрприз.

Мы сидели в комнате для отдыха, где, кроме нас, никого небыло. За обедом присутствовал еще один человек – коммерсант, судя по внешности,– но и он куда-то исчез. Я медленно переворачивал страницы допотопной«Сток-Бридерз газетт» или еще чего-то в том же роде, как вдруг услышал, чточей-то голос произнес фамилию Пуаро.

– Где он? Здесь? Хорошо, я сам его найду, – донеслось донас.

Дверь распахнулась, и в комнату ворвался доктор Грейнджер.Лицо у него было багровым, брови ходили ходуном. Он обернулся, чтобы прикрытьдверь, а затем решительно двинулся к нам.

– Вот вы где! А теперь, мосье Эркюль Пуаро, позвольтеузнать, какого черта вы явились сюда и наплели мне кучу всяких небылиц?

– Один из шариков, мосье жонглер? – с усмешкой пробормоталя.

– Дорогой доктор, – начал Пуаро самым масленым голосом, –прошу вас, позвольте мне все объяснить…