Он криво усмехнулся:

— Видишь ли, моя дорогая девочка, когда дело касается тебя, срабатывают мои инстинкты. Даже в темноте, когда я целуюсь с другой женщиной.

— Возможно, именно в тот момент, когда ты целуешься с другой женщиной, — сухо заметила я, и он бросил на меня взгляд искоса.

— Да, я заслужил подобный упрек. Но в этот раз, клянусь тебе, больше целовали меня, чем целовал я сам.

— Всю ночь? — поинтересовалась я.

Он поднял брови:

— Какого черта? Что ты хочешь этим сказать?

Я объяснила ему, что позже той же ночью слышала мужской голос в комнате у Марши.

— Естественно, я решила, что это ты. А когда я спросила тебя утром…

— Понятно. Я думал, что ты говоришь о поцелуе, который видела. Нет, Джанетта, я не провел с ней ночь. Просто я… как бы это сказать… попал в засаду, хотя сам к этому не стремился.

— Не сомневаюсь, что ты яростно защищался.

Он ухмыльнулся, но ничего не ответил.

— Наверное, у нее в комнате был Хартли Корриган. Ну да, теперь понятно! Именно поэтому он так рано вернулся с рыбалки, а Альма Корриган сказала, что он пришел в три часа!

— Наверное. И когда она поняла, что произошло, то взяла губную помаду и убила ею Маршину куклу.

— Бедняжка Альма.

— Да. Ладно, для нее все уже позади. Я думаю, они оба так напугались, что осознали, насколько важны друг для друга… — Он сделал паузу, глядя на меня из-под нахмуренных бровей. — Ну а теперь, — произнес он совершенно другим голосом, — может быть, поговорим о нас?

Я не ответила. Сердце быстро билось где-то у меня в горле, и я боялась, что мне изменит голос. Я чувствовала на себе взгляд Николаса. Когда он заговорил, то произносил слова медленно и осторожно, словно с трудом.

Он сказал:

— Я не собираюсь извиняться и самоуничижаться сейчас, хотя бог знает, сколько тебе пришлось пережить из-за меня, и бог знает, сколько ты мне уже простила. Все это я скажу тебе позже. Нет, молчи. Дай мне закончить… Все, что я хочу тебе сказать сейчас, довольно просто, но это значит для меня больше всего на свете. Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне, Джанетта. Я чертовски хочу, чтобы ты вернулась. Уже через два дня после того, как ты ушла, я осознал, что был идиотом, отвратительным жестоким дураком, и лишь гордость удержала меня от того, чтобы броситься за тобой.

Я вспомнила, как говорила Альме Корриган, что в браке нет места гордости. Его последующие слова прозвучали словно эхо… почти.

Он сказал:

— Но гордость и любовь не могут идти рядом, Джанетта. Я это понял. А я люблю тебя, дорогая моя. Наверное, никогда и не переставал любить. — Он ласково обнял меня за плечи и повернул лицом к себе. — Прими меня обратно, Джанетта. Пожалуйста.

— Когда дело касается тебя, Николас, у меня пропадает всякая гордость, — ответила я и поцеловала его.

Позже — гораздо позже — он спросил дрожащим голосом:

— Ты уверена? Ты уверена, любовь моя?

— Совершенно уверена. — И хотя ответ мой был окончательным, прозвучал он нерешительно и я добавила как дура: — Дорогой Николас.

— Джанетта mia…

Позже — еще позже — он отодвинул меня от себя и засмеялся:

— В конце концов, на этот раз не может быть никаких сомнений в прочности моих нежных чувств!

— Почему?

Он бросил на меня знакомый насмешливый взгляд.

— Если бы ты видела себя сейчас, моя леди Зеленые Рукава, ты бы не спрашивала! А если бы здесь был Хьюго…

— Не дай бог!

— Аминь… Нет, не старайся приводить себя в порядок. У тебя сейчас не получится, к тому же ты мне нравишься такая — грязная, мокрая и ободранная. Я хочу сосредоточиться на твоей прекрасной душе.

— Я заметила.

Николас ухмыльнулся и прижал меня к себе покрепче.

— А знаешь, я ведь не случайно оказался здесь.

— Да? Но как…

— Твой отец, — кратко ответил он.

— Ты хочешь сказать, что…

Он кивнул, все еще ухмыляясь.

— Не так давно я снова связался с твоими родителями. Как тебе известно, они были очень расстроены из-за нашего развода и поэтому изо всех сил старались мне помочь. — Он улыбнулся. — Бедная Джанетта, тебе некуда было деться. Твой отец правдиво доложил мне, что без меня ты никогда не будешь счастлива, а твоя мать… знаешь, мне кажется, она так и не усвоила тот факт, что мы развелись, правда?

— Да. Для мамы развода не существует.

— Это я понял. Итак, я приехал сюда в начале мая, а затем написал твоему отцу с просьбой прислать мне «Золотую ветвь». Потом я ему звонил — из Армадейла, — и он сообщил мне, что ты собираешься в отпуск и он замыслил…

— Замыслил! — с изумлением повторила я и расхохоталась. — Старый… старый Макиавелли! А мама сказала, что это «как раз для меня»!

— Так оно и было, — мрачно заявил Николас. — Мне казалось, что я смогу поговорить с тобой при первом удобном случае. — Он криво усмехнулся. — А ты убежала от меня, и я решил, что твой отец ошибается и что на самом деле все кончилось. Я был таким самоуверенным… Я и впрямь заслужил отпор. И получил его. Ты приехала, а я никак не мог подобраться к тебе… — Он горько хмыкнул. — Поэтому я и вел себя так отвратительно. Говорил тебе гадости. Мне нет прощения. Мне казалось, я сойду с ума: быть с тобой рядом — и ничего. Надо сказать, что самый большой удар по моему эгоизму был нанесен, когда я обнаружил, что ты отказалась от моего имени и даже от моего кольца.

— Я сделала это, когда увидела твое имя в регистрационном журнале. Смотри.

Я вытянула вперед левую руку. На безымянном пальце отчетливо выделялась белая полоска на загорелой коже. Николас секунду глядел на нее — уголок его рта подергивался, — потом прижал меня к себе. Его голос звучал хрипло.

— Значит, ты дозволяешь мне вернуться в твою жизнь? После всего, что я сделал? После…

— Ты же говорил, что мы не будем это обсуждать.

— Да, ведь я люблю обходить трудные места, правда? Если ты отвернешься от меня и прикажешь оставить тебя в покое и не вмешиваться в твою жизнь, то так мне будет и надо.

— Нет, — ответила я.

Жаворонок вновь покинул свое гнездо и закружился в чистом небе. Я ласково коснулась руки Николаса:

— Только… не бросай меня снова, Николас. Я этого больше не вынесу.

Он сильнее сжал меня. И ответил почти свирепо:

— Нет, Джанетта, больше никогда.

Легкий, как пух, легкий, как снежинка, жаворонок покачивался на кристальных трелях своей песни. Огромные спящие горы плыли вперед в сверкающей дымке.

Я замерла в его руках и издала счастливый писк.