Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хаук кивнул, все сильнее мрачнея.
— Зачем?
— Выродки быстро сообразили, как воспользоваться этими якобы покушениями, которые придумала Адела.
— Я ничего не придумывала! — крикнула она.
— Сестренка любит внимание. Младшая, балованная…
— Я ничего не придумывала! — Она заглянула в лицо Хауку. — Попроси Эрика расспросить меня так же. Клянусь, я ничего не…
— Но это навело меня на мысль. Чего я ворон считаю? Зачем жду, когда они окончательно заморочат тебе голову, начав вертеть тобой и твоими деньгами? Этак Аделе и наследовать будет нечего…
Эрику очень хотелось заметить, что каждый судит по себе, но он счел за лучшее не подливать масла в огонь. И без того, вон, у Хаука на лице желваки играют.
— Зачем ждать годы, а то и десятилетия, пока Адела тебя переживет и получит твое состояние? Зачем ей терпеть твои ласки, которые наверняка ей противны…
— Вовсе не…
— Адела, помолчи, — сказал Хаук, выдергивая руку.
Девушка спрятала лицо в ладони, всхлипывая.
— … рисковать жизнью, рожая тебе наследника, — продолжал Фолки. — Да и вообще… тридцатилетней старухе мало прока с состояния.
Ингрид хмыкнула. Эрик ухмыльнулся про себя. Благородные не обратили на них внимания.
— Да и со мной много что может случиться за эти годы, — продолжал Фолки. — Я-то не юн уже. Так пусть она станет твоей наследницей сейчас.
— А ты поможешь ей распорядиться наследством? — обманчиво-спокойно поинтересовался Хаук.
— Конечно. Женский ум не способен разобраться в таких вещах.
— Поможешь, не забывая о себе?
— Небольшое вознаграждение за помощь, только и всего.
— Это неправда, — всхлипнула Адела. — Я ничего не знала. Я ничего…
— Помолчи, или я велю Ингрид тебя увести. — Хаук с видимым усилием отвел руку от ножа. — Зачем ты пытался убить одаренного?
— Слишком прыток и вечно лезет не в свое дело.
Эрик мрачно усмехнулся. Впору возгордиться — столько усилий, чтобы свести его со света.
— Я услышал достаточно, — сказал Хаук.
Эрик распустил плетение. Безразличие на лице Фолки сменилось недоумением, потом яростью.
— Что ты… как… — Он вскочил, рука легла на рукоять меча.
Хаук тоже поднялся, перехватил запястье шурина прежде, чем клинок покинул ножны.
— Я услышал достаточно, — повторил он. — Забирай своего коня, свои вещи, еды на неделю и проваливай.
Он перевел тяжелый взгляд на жену.
— Хочешь уехать с братом? Я напишу кастеляну, чтобы половина доходов замка оставались в твоем распоряжении. Избавлю тебя от своих… своего присутствия.
Адела замотала головой, не отрывая ладоней от лица.
— Я ничего не знала. Я ничего не придумала. Я ни в чем не виновата…
— Об этом мы поговорим позже. Ингрид, уведи ее и успокой.
— Я не сделала ничего, что не должна была бы делать хорошая жена! — вскинулась Адела.
— Уведи ее! — рявкнул Хаук. — Дальше будет мужской разговор.
Он закашлялся, потер грудь, словно прихватило сердце. Только этого не хватало. Миг спустя Эрик понял, что за сердце хватаются иначе — ладонь Хаука лежала куда выше. Так делают, когда саднит за грудиной при сильной простуде. Или после того, как надышишься какой-нибудь едкой гадостью в лаборатории алхимика.
Что за странные мысли приходят в голову?
Ингрид обняла рыдающую Аделу за плечи, повлекла прочь. Снова свила плетение, приглушающее звук, только уже вокруг них двоих. Эрик накрыл таким же мужчин. Хотя толку в этом было чуть — на них уже глазели вовсю и, даже не слыша слов, по позам и жестам все давно поняли: благородные ссорятся. И таращились, точно на ярмарочное представление. Пропади оно все пропадом!
Хаук выпрямился, в упор глядя на шурина.
— Только потому, что твоя сестра просила за тебя, ты еще жив. Убирайся. Ради нее и чтобы не позорить семью, я буду молчать о настоящих причинах. Придумаю для твоих людей благопристойный предлог. Например, что отправил тебя набрать наемников. Но запишу все, свидетели подпишут, — он кивнул на Эрика, — и оставят у себя. Так что в твоих интересах будет помалкивать.
— Ты не смеешь меня гнать, — вскинул голову Фолки, за меч он хвататься перестал.
Изрядно пошатываясь, он огляделся — повинуясь взгляду, подскочил его оруженосец Петтер и еще двое, с которыми Эрик не удосужился как следует познакомиться.
Эрик распустил плетение, мысленно выругавшись — теперь сплетен все равно не избежать. Хорошо бы, только ими и ограничилось…
— Я никуда не пойду. — Фолки тяжело оперся на плечо оруженосца. — Этот выродок тебя одурманил. Он одурманил и меня, заставив себя оговорить. Я не оставлю в его власти сестру. Да и тебя, хоть ты и сам виноват в своих бедах!
Почуяв неладное, к Хауку приблизился Вигге. Встал за правым плечом. Рядом с ним точно по волшебству вырос Бруни, а вслед за ним и Стиг. Эрик отступил чуть в сторону.
— Если ты не хочешь прислушиваться к голосу разума, — не унимался Фолки, — я заставлю тебя это сделать! Если после гибели Гарди некому призвать тебя к здравомыслию, значит, придется мне!
— Попробуй, — прохрипел Хаук. Дышал благородный тяжело и часто, лицо его покраснело.
— Остыньте, оба, пожалуйста, — не выдержал Эрик.
Не ровен час Хаука удар хватит, возись с ним потом…
— Не лезь! — рыкнули оба благородных почти хором. Фолки добавил еще пару слов — хорошо, что Аделе не до того. Хаук закашлялся.
— Не лезь, — негромко заметил Бруни. — Это семейное дело.
— Вот именно, — поддакнул Фолки. — Хаук, я говорил и повторю еще раз — прогони этих выродков. Неужели ты не видишь, что они вертят тобой, как хотят? Неужели не видишь, что от них — все беды?
— Они не повинны ни в чем дурном, поединок это доказал.
— Поединок? Ты называешь этот балаган поединком? Он выиграл его бесчестно!
Эрик начал жалеть, что сохранил ему жизнь. Ничего. Вдохнуть, Выдохнуть. Разжать кулаки. Низко и недостойно убивать того, кто и так еле дышит. Хаук велел Фолки убираться. Но прежде, чем он уйдет, Эрик заберет у слуг его окровавленную рубаху. И через неделю-другую, когда Фолки снова окажется в полной силе, найдет его. И никакое небесное железо благородного не защитит. И его люди не защитят. Ради этого стоит рискнуть и переходом. Хаук щадит шурина ради жены. Но Эрик Аделе ничем не обязан — так что отплатит ее брату за все — и за болт между ребер, и за змею в мешке, и за слова, которыми тот посмел разбрасываться.
За спинами благородных продолжали собираться люди. Дюжина — за спиной Фолки. Пятнадцать человек — за спиной Хаука.