и куриным пометом. Более того, едва крышка начала подниматься вверх, как снизу что-то многоголосо запищало.

— Ишь, оголодали, — засмеялась девочка. — Сейчас пшена задам.

Герда с Ниенной недоуменно переглянулись, а затем поднялись с мест.

В подполе было не только тепло, но и светло. Под ввинченными прямо в стену свечными кристаллами, не дававшими дыма и огня, а потому безопасными, стоял огромный ящик, в котором сидели цыплята-подростки. Вот они увидели миску с пшеном и засуетились, забегали, то и дело порхая на маленьких, но уже крепких крыльях.

— Когда госпожа велела курей порубить, батька малышню в подпол спрятал, — пояснила Марта, насыпая зерно в кормушку. — Сказал, завтра барыня, может, уедет или помрет благополучно, она все равно какая-то хворая, из поместья давно не выходит. А мы, если ее послушаем и всех под нож пустим, поголовья лишимся и по миру пойдем.

Один из петушков, долговязый и худой, тут же вспорхнул ей на плечо и победно завопил что-то вроде «керик-кукууу!» Девочка рассмеялась и смахнула его назад в ящик.

— Озорники, — покачала она головой совсем как взрослая баба. — Бродька их очень любит. И я люблю. Матушка, когда я болела, сказку интересную сказывала, с тех пор они мне по сердцу. Мол, нечисть всякая петушьего крика боится сильно. Он вроде как не убивает совсем насмерть. А все одно прячутся кровососы, едва заслышат. Это знак, что рассвет идет, Всеблагой Левий очи открывает, и под его взглядом никакому упырю не жить.

Ниенна только улыбнулась в ответ. Если бы и впрямь Всеблагой Левий мог одним своим явлением и суровым взглядом нечисть уничтожать, не ходили бы по свету некромансеры, не рисковали бы жизнью на жальниках да в заброшенных деревнях. Не свозили бы в столицу упырячьи головы в кунсткамеру, богатеям на увеселение.

И тут по избе словно прокатился ледяной вихрь. Дрова в печке полыхнули, а крышка погреба грохнула об пол. Подруги мигом вылетели наружу, оставив позади взвизгнувшую Марту.

Над столом махал крыльями полупрозрачный сигнальный дракончик. Яркий, аж огнем горит, значит, весточка от самого декана.

— Ниенна, к нам бегом! — рявкнул дракончик басом Рейвана. — Тварь в амбаре засела, а теперь насылает чудищ одно страшнее другого, мы ее не одолеем без тебя!

Некромансерка мигом кинулась к сумке, стоящей на полу. Высыпала на столешницу ее содержимое, пузырьки каленого стекла со звоном прокатились мимо полупустых чашек. Ниенна не обратила на них никакого внимания.

Она подняла тот, что выпал последним. Крохотный, блестящий, из цельного куска аметиста, проясняющего разум. Внутри было зелье из аконита, маковой росы, полыни и целого ряда еще более поганых на вкус компонентов. Которое ей бы разрешили сварить лишь после получения диплома.

— Я сейчас погружусь в сон, меня не дергать, не будить, даже если начнет рушиться крыша, — торопливо объяснила она напуганной Марте. — Дядьке твоему помощь нужна, и я иду к ним, только через Кромку.

— На тот свет? — ахнула девочка, осеняя себя знаком Всеблагого Левия. — Но оттуда же не возвращаются!

— Только не некромансеры, — усмехнулась Ниенна, залпом осушая флакон до дна.

Голова сразу стала сонной и тяжелой. Ниенна едва успела добрести до огромного сундука в углу, накрытого медвежьей шкурой, скинуть сапоги, лечь и вытянуться во весь рост. А затем глаза ее закрылись, и некромансерка погрузилась в сон.

— Она точно не умерла? — дрогнувшим голосочком спросила Марта. — Дыхания не слышно…

— Пока нет, — ответила Герда, вглядываясь в лицо подруги. — Но может. Для этого я и здесь. Если начнет плакать и дергаться — беда.

— Надо будить? — тут же с готовностью спросила девочка.

— Ни в коем случае. Тогда точно помрет. Нет, пташка, если случится беда, надо мне бечь к вашей барыне, с оружием наперевес. И молиться всем богам, чтобы хоть у меня получилось.

Тихо потрескивали поленья в горниле печи. В избе пахло мочеными яблоками, медовыми пряниками и льдисто-терпкой полынью. Пищали в подполе цыплята, возился в корзине петух, устраиваясь поудобнее.

— Так это наша барыня упыриха, да? — вдруг с грустью спросила Марта.

Герда ничего не ответила, но молчание ее было красноречивее любых слов.

*

Усадьба с дороги смотрелась внушительно — каменные стены, черепичная крыша, окна из крашеной слюды, за которыми мерцали многочисленные свечные огоньки. Только собаки во дворе не лаяли и слуги не гомонили.

— Нехороший знак, — прошептал Эрл, оглядываясь по сторонам. Он шел практически безоружным, лишь два тонких кинжала были спрятаны в рукавах. И потому изрядно нервничал. — Тихо, как в склепе.

Азали до боли прикусила нижнюю губу. Она всю дорогу ощущала за спиной присутствие Бродди, даже с учетом его невидимости. А теперь ее парень ушел вместе с остальными к другой стороне высоченного забора, и согревающее чувство защищенности пропало.

Очень хотелось сесть под заснеженный куст сирени у крыльца и зареветь от усталости и переживаний, накопившихся за последние нелегкие деньки. Но нельзя. В конце концов, она маг, проучившийся больше половины срока, или глупая девка, удел которой сидеть в замуже и носом хлюпать, когда мужчины идут воевать? Сама себе выбрала удел, никто за косу не тянул.

Дверь усадьбы отворилась легко и без скрипа, точно смазанная салом. В лицо сразу дохнуло жаром и свечной копотью.

«Греется, гадина, — хмыкнула про себя Азали. — Они же холоднокровные. И сердце у змей бьется в разы медленнее человеческого. Его остановишь, а эта ехидина и не поймет сразу, что ее убивают. В нашей ситуации даже небольшая задержка в несколько секунд опасна…»

В просторной зале, куда они с Эрлом вошли из темного коридора, горели десятки свечей, воздух дрожал от жара. Огромный дубовый стол, заляпанный воском и темными пятнами (Азали отдала бы руку на отсечение в споре, что это засохшая кровь), зеленый мягкий диван с резными подлокотниками и кресло ему в пару, что стояло близехонько к камину. На полках книги и фарфоровые статуэтки, вазочки с завядшими цветами. Пахло скверно — пылью и пересохшей негодной травой.

— Заждалась я вас, — вдруг раздался от двери мягкий и бархатистый женский голос.

Азали тут же опустила глаза к полу, стараясь смотреть на гадину Скарапею украдкой, искоса.

Небольшого росточка, чуть выше Ниенны, худая, двигается плавно и грациозно, в темных глазах отражаются свечные отблески. Закутанная в темные тряпки до пола, голова не покрыта. Интересно, муж у нее есть? Если да, то не кинется ли он защищать ядовитую женушку под воздействием гипноза?

«Что же я молчу, идиотка? — изругала сама себя Азали. — Она же уверена, что мы под воздействием!»

Но не успела она додумать эту мысль, как Эрл рухнул на колени и приложился