— Так. Так… — бригадир отпустил его. — Да. Эпидемия. Боишьсязаразиться?

— Береженого бог бережет, — осторожно ответил Гомер.

— Ну да. Ничего… Я близко не подходил, сквозняк был в ихсторону… Не должен.

— Зачем эта история про бандитов? Что собираешься делать? —расхрабрился старик.

— Сначала на Добрынинскую, договориться. Потом зачиститьТульскую. Нужны огнеметы. Иначе никак…

— Заживо сжечь всех на станции? А наших? — Старик ещепродолжал надеяться, что слова об огнеметчиках, брошенные бригадиром, былитаким же обманным маневром, как и все прочее, что тот говорил начальствуСевастопольской.

— Почему заживо… Трупы. Нет выхода. Всех зараженных, всехконтактеров. Весь воздух. Я слышал об этой болезни… — Хантер закрыл глаза,облизнул растрескавшиеся губы. — Лекарства нет. Пару лет назад была вспышка…Две тысячи трупов.

— Но ведь она остановилась?..

— Блокада. Огнеметы. — Бригадир повернул к старику своеобезображенное лицо. — Нет другого средства. Если вырвется… Хоть один человек.Всем конец. Да, врал про бандитов. Иначе Истомин не разрешил бы перебить всех.Слишком мягкий. А я приведу тех, кто не задает вопросов.

— А вдруг есть люди, у которых иммунитет? — робко началГомер. — Вдруг там есть здоровые? Я… Ты говорил… Вдруг их еще можно спасти?

— Не бывает иммунитета. Все контактеры заражаются. Там нетздоровых людей, есть только более живучие, — отрезал бригадир. — Для них жехуже. Дольше будут мучиться. Поверь… Это им нужно, чтобы я их… чтобы их прикончили.

— А вот тебе это зачем? — На всякий случай старикотодвинулся подальше от койки.

Хантер устало смежил веки — и опять Гомер заметил, что тотего глаз, что находился на изуродованной половине лица, не может полностьюзакрыться. Ответа бригадир не давал так долго, что старик собрался уже бежатьза доктором.

Но потом, медленно и раздельно, словно отправленныйгипнотизером в бесконечно далекое прошлое за утерянными воспоминаниями, сквозьстиснутые зубы тот произнес:

— Я должен. Защищать людей. Устранять любую опасность. Ятолько для этого.

* * *

Нашел ли он нож? Понял ли, что это от нее? Вдруг неразгадает или не увидит ли в нем обещание? Она летела по коридору, отгоняядосаждавшие ей мысли, не зная еще, что она сейчас ему скажет… Как жаль, что онпришел в сознание раньше, чем она оказалась у его постели!

Саша застала почти весь разговор — замерев на пороге иотпрянув, когда речь зашла об убийствах. Конечно, расшифровать все она немогла, но ей это было и ни к чему. Самое важное она уже услышала. Больше ждатьбыло незачем, и Саша громко постучалась.

У старика, поднимавшегося ей навстречу, лицо было сведеноотчаянием. Гомер еле двигался, будто ему тоже достался обессиливающий укол ифитиль в его зрачках кто-то вывернул. Саше он ответил безвольным кивком —словно висельника дернули кверху за веревку.

Девушка присела на краешек нагретого табурета, прикусилагубу и задержала дыхание, прежде чем ступить в новый неизведанный туннель.

— Тебе понравился мой нож?

— Нож? — Обритый осмотрелся, наткнулся на черный клинок и,не прикасаясь к нему, настороженно уставился на Сашу. — Это еще что такое?

— Это тебе. — Ей будто в лицо поддали паром. — Твойсломался. Когда ты… Спасибо…

— Странный подарок. Ни от кого не принял бы такой, — послетяжелого молчания промолвил он.

В его словах ей почудился полунамек, многозначительнаянедоговоренность, и она, принимая игру, но не зная всех ее правил, сталаподбирать слова на ощупь. Выходило неуклюже, неверно, но ее язык вообще плохоподходил для того, чтобы описывать то, что творилось у Саши внутри.

— Ты тоже чувствуешь, что у меня есть кусок тебя? Тот кусок,который из тебя вырвали… Который ты искал? Что я могу тебе его отдать?

— Что ты несешь? — Он плеснул в нее ледяной водой.

— Нет, ты чувствуешь это, — ежась, настаивала Саша. — Что сомной ты станешь целым. Что я могу быть с тобой и что я должна. Иначе зачем тывзял меня с собой?

— Уступил напарнику. — Его голос был бесцветен и пуст.

— Почему защитил от людей на дрезине?

— Я убил бы их в любом случае.

— Зачем тогда ты спас меня от той твари на станции?!

— Надо было уничтожить их всех.

— Лучше бы она меня сожрала!

— Ты недовольна, что осталась в живых? — непонимающепереспросил он. — Так поднимись наверх по эскалатору, там таких еще много.

— Я… Ты хочешь, чтобы я…

— Я ничего от тебя не хочу.

— Я помогу тебе остановиться!

— Ты цепляешься за меня.

— Ты не чувствуешь, что.

— Я ничего не чувствую. — На вкус его слова отдавали ржавойводой.

Даже страшная клешня белесого чудовища не смогла достать еетак глубоко. Саша вскочила, раненая, метнулась вон из палаты. По счастью, еекомната была пуста. Она забилась в угол, свернулась в клубок. Поискала вкармане зеркало — хотела вышвырнуть его прочь, — но не нашла; кажется, выронилау постели обритого.

Когда слезы подсохли, она уже знала, что ей делать. Сборы незаняли у нее много времени. Старик простит ей, что она украла его автомат, —он, наверное, простит ей что угодно. Брезентовый защитный костюм, отчищенный иобеззараженный, ждал ее в подсобке, безвольно свисая с крюка. Словно какой-токолдун выпотрошил и проклял убитого толстяка, заставив его и после смерти вездеследовать за Сашей и исполнять ее волю.

Она влезла в него, вывалилась в коридор, прокатилась попереходу и поднялась на платформу. Где-то по пути ее лизнул ручеек волшебноймузыки, источник которой она так и не обнаружила в прошлый раз. Не нашлось напоиски лишних минут и сейчас. Приостановившись лишь на мгновенье, Сашапреодолела искушение и двинулась дальше к цели своего похода.

Днем на посту у эскалатора дежурил только один дозорный: всветлое время суток создания с поверхности никогда не тревожили станцию.