На объяснения у нее не ушло и пяти минут: путь наверх здесьбыл открыт всегда, невозможно по эскалатору было только спуститься. Оставивсговорчивому дозорному полупустой автоматный рожок, Саша поставила ногу напервую из ступеней лестницы, ведущей прямо к небу.

Подтянула сползающие штаны и вознеслась.

Дома, на Коломенской, до поверхности было совсем недалеко —ровно пятьдесят шесть плоских ступеней. Но Павелецкая забралась под землю кудаглубже. Карабкаясь по скрипучему, истерзанному пулеметными очередямиэскалатору, Саша не видела этому подъему конца. У ее фонаря доставало силтолько на то, чтобы вырвать у темноты битые стаканы эскалаторных светильниковда ржавые покосившиеся щиты с изображениями чьих-то тусклых лиц и крупнымибуквами, которые складывались в бессмысленные слова.

Зачем ей наверх? Зачем умирать?

Но кому она нужна внизу? Действительно нужна как человек, ане как действующее лицо ненаписанной книжки?

Стоило ли и дальше обманывать себя?

Когда Саша уходила с опустевшей Коломенской, оставляя тамтело своего отца, ей казалось, что она осуществляет их давний план бегства.Уносит его частичку в себе, хотя бы так помогая ему освободиться. Но с тех порон ни разу ей не приснился, а когда она пыталась вызвать его образ в своемвоображении, чтобы поделиться увиденным и пережитым, тот выходил зыбким ибезгласным. Отец не мог простить ее и не хотел такого спасения.

Среди добытых им книг, которые Саша успела пролистать,прежде чем обменять их на еду и патроны, ей особенно запомнился старыйботанический справочник. Иллюстрации в нем были условными: помутневшие отвремени черно-белые фотографии и карандашные чертежи. Но в прочих книгах,которые ей доставались, картинок не встречалось вовсе, и эта у Саши былалюбимая. А больше всех остальных растений в справочнике ей нравился вьюнок.Даже нет, не нравился — она сочувствовала вьюнку, узнавая в нем себя. Ведь онаточно так же нуждалась в опоре. Чтобы расти ввысь. Чтобы добраться до лучейсвета.

И сейчас инстинкт требовал от нее найти могучий ствол, ккоторому она могла бы прильнуть, обнять и обвить его. Не для того, чтобы житьсоками чужого тела, не для того, чтобы отнимать у него свет и тепло. Простопотому, что без него она была слишком мягка, слишком гибка, бесхребетна, чтобывыстоять, и в одиночку была бы вынуждена всегда стлаться по земле.

Отец говорил Саше, что она не должна ни от кого зависеть ини на кого полагаться. Ведь, кроме него, на их забытом полустанке полагаться ейбыло не на кого, а он знал, что не вечен. Отец хотел, чтобы она выросла неплющом, а корабельной сосной, забывая, что это противоречит женской природе.

Саша выжила бы без него. Выжила бы она и без Хантера. Нослияние с другим человеком казалось ей единственной причиной думать о будущем.Когда на мчавшейся дрезине она обвила его руками, ей почудилось, что ее жизньобрела новый стержень. Она помнила, что доверяться другим опасно, а зависеть отних — недостойно, и, пытаясь признаться обритому, переступала через себя.

Саша хотела приникнуть к нему, а он считал, что онацепляется за его сапоги. Оставленная без опоры и втоптанная в землю, она несобиралась униженно продолжать поиски. Он прогнал ее наверх — что ж, так тому ибыть. Если с ней что-нибудь случится на поверхности, вина будет на нем; лишь вего силах и помешать этому.

Наконец ступени закончились. Саша оказалась на краюпросторного мраморного зала, рифленый железный потолок которого местамиобвалился. Сквозь далекие пробоины хлестали ярчайшие лучи удивительногосеровато-белого окраса, и их брызги долетали даже до того закутка, где онанаходилась. Потушив фонарь и затаив дыхание, Саша крадучись двинулась вперед.

Выбоины от пуль и осколков на стенах у устья эскалаторасвидетельствовали, что человек когда-то бывал в этих местах. Но уже внескольких десятках шагов начинались владения других существ. Кучки засохшегопомета, разбросанные всюду обглоданные кости и клочья шкур указывали на то, чтоСаша оказалась в сердце звериного логова.

Пряча глаза, чтобы не опалить их, она шла к выходу. И чемближе Саша подбиралась к его источнику, тем гуще становилась тьма в укромныхуглах залов, через которые она ступала. Учась смотреть на свет, Саша теряласпособность чувствовать темноту.

Остовы перевернутых будок, груды невообразимого хлама икаркасы расклеванной техники переполняли следующие залы. Теперь ей становилосьясно, что люди превратили наружные павильоны Павелецкой в перевалочный пункт,куда стаскивали все добро из окрестностей, пока более сильные создания невытеснили их отсюда.

Иногда в темных углах Саше чудилось еле заметное шевеление,но она все списывала на свою растущую слепоту. Гнездящийся там мрак был ужеслишком густым, чтобы она могла различить в нем сливающиеся с мусорными горамиуродливые силуэты дремлющих чудовищ.

Монотонно ноющий сквозняк заслонял их тяжелое сопение, иСаша различила его, лишь проходя в нескольких шагах от колышущейся громады.Прислушалась настороженно, потом, замерев, всмотрелась в очертания опрокинутогокиоска, обнаруживая в его изломах странный горб… И обомлела.

Холм, в котором была погребена будка, дышал. Дышали и почтивсе остальные груды, в окружении которых она находилась. Чтобы удостовериться,Саша щелкнула кнопкой и направила фонарь на одну из них. Бледный лучик уперся вжирные складки белой кожи, побежал дальше по необъятному телу и распался, так ине дотянувшись до его края. Это был один из собратьев химеры, которая чуть неубила Сашу на Павелецкой, и куда более крупный, чем та тварь.

Создания находились в странном оцепенении и, кажется, незамечали ее. Но вот ближайшее к ней внезапно взрыкнуло, шумно всосало воздухчерез косые прорези ноздрей, заворочалось… Спохватившись, Саша спрятала фонарики заторопилась прочь. Каждый следующий шаг по этому жуткому лежбищу давался ейвсе сложнее: чем дальше от спуска в метро она продвигалась, тем плотнееприбивались друг к другу химеры и тем труднее было найти тропку между ихтелами.

Поворачивать назад было поздно. Сашу сейчас совсем небеспокоило, как она сумеет вернуться в метро. Пройти бы неслышно, не потревоживни одно из этих существ, выбраться наружу, оглядеться по сторонам, попробовать…Лишь бы они не очнулись от спячки, лишь бы выпустили ее отсюда; а обратногопути ей искать не придется.