Он достал из ящика стола пакет, покрутил его в руках.Девчонка ворвалась в комнату через несколько минут — напряженная, растерянная излая. С ногами забралась на свою кровать, уставилась в угол. Гомер ждал —разразится гроза или минует? Саша молчала, только принялась обгрызать ногти.Наставало время для решительных действий.

— У меня для тебя подарок. — Старик вылез из-за стола иположил сверток на покрывало рядом с девушкой.

— Зачем? — клацнула она клешней, не показываясь из раковины.

— А зачем вообще люди дарят друг другу что-то?

— Чтобы заплатить за добро, — уверенно ответила Саша. —Которое им уже сделали или о котором они потом попросят.

— Тогда будем считать, я плачу тебе за добро, которое ты мнеуже сделала, — улыбнулся Гомер. — Больше мне тебя просить не о чем.

— Я тебе ничего не сделала, — возразила девушка.

— А как же моя книга? Я тебя в ней уже поселил. Надорассчитаться, не хочу быть в долгу. Все, давай, разворачивай. — Он подпустил втон шутливого раздражения.

— Я тоже не люблю быть должна, — сказала Саша, разрываяобертку. — Что это? Ой!

Она держала в руках красный пластмассовый диск, плоскуюкоробочку, раскрывающуюся пополам. Когда-то это была дешевенькая походнаяпудреница, но оба лотка — для пудры и румян — давно опустели. Зато зеркальце,вставленное во внутреннюю часть крышки, сохранилось отлично.

— Тут видно лучше, чем в луже. — Саша забавно выпучилаглаза, изучая свое отражение. — Зачем ты мне это дал?

— Иногда полезно увидеть себя со стороны, — усмехнулсяГомер. — Помогает многое о себе понять.

— И что я должна о себе понять? — насторожилась она.

— Есть люди, которые никогда не видели своего отражения ипоэтому всю жизнь принимают себя за кого-то другого. Изнутри часто бывает плоховидно, а подсказать некому… И пока они случайно не натолкнутся на зеркало,будут продолжать заблуждаться. И даже когда посмотрят на отражение, часто немогут поверить, что видят самих себя.

— И кого я в нем вижу? — настаивала она.

— Ты скажи мне. — Он сложил руки на груди.

— Себя. Ну… девчонку. — Чтобы удостовериться, онаповернулась к зеркальцу одной щекой, потом другой.

— Девушку, — поправил ее Гомер. — И довольно неряшливую.

Она покрутилась еще немного, потом стрельнула в Гомераглазами, собираясь что-то спросить, передумала, помолчала, все же набраласьдуху и выпалила, заставив старика поперхнуться:

— Я урод?

— Трудно сказать. — Он еле удерживал в узде расползающиесяуголки губ. — Под грязью не видно.

— Так в этом дело? — Саша вскинула брови. — Мужчины что, нечувствуют женскую красоту? Вам надо все показывать и объяснять?

— Пожалуй, что так. И пользуясь этим, нас часто обманывают,— рассмеялся Гомер. — Краски способны творить с женским лицом настоящие чудеса.Но в твоем случае речь идет не о реставрации портрета, а скорее о раскопках. Поторчащей из земли пятке античной статуи сложно судить о ее красоте. Хотя почтинаверняка она прекрасна, — снисходительно добавил он.

— Что такое «античная»? — Саша искала подвох.

— Древняя, — продолжал забавляться Гомер.

— Мне только семнадцать! — запротестовала она.

— Это выяснят уже позже. Когда раскопают. — Старик сневозмутимым видом уселся обратно за стол, раскрыл тетрадь на последнейзаполненной странице и принялся перечитывать записи, постепенно мрачнея.

Если раскопают. И девочку, и его самого, и всех остальных.Когда-то он развлекал себя такими размышлениями: что, если через тысячелетияархеологи, изучая развалины старой Москвы, от которой тогда уже и имени неостанется, найдут один из входов в подземные лабиринты? Решат, наверное, чтонаткнулись на гигантское массовое захоронение, — вряд ли ведь кому-то придет наум, что люди могли жить в этих темных катакомбах. Некогда высокоразвитаякультура на закате своего существования явно деградировала, определят они:вождей погребали в склепах вместе со всем скарбом, оружием, прислугой иналожницами.

В его тетради оставалось еще восемьдесят с лишним чистыхлистов. Хватит ли, чтобы вместить оба мира — и тот, что лежал на поверхности, итот, что находился в метро?

— Ты меня не слышишь? — Девчонка потрясла его за руку.

— Что? Прости, задумался. — Он потер лоб.

— А древние статуи правда красивые? Ну, то, что казалосьлюдям красивым раньше, еще остается красивым сегодня?

— Да. — Старик пожал плечами.

— И завтра останется? — продолжала допытываться она.

— Наверное. Если будет кому оценить.

Саша задумалась и смолкла; Гомер, опять съезжая в колеюсвоих невеселых раздумий, не торопил беседу.

— То есть, красота без человека не существует? — наконецозадаченно спросила Саша.

— Нет, наверное, — рассеянно ответил он. — Если некому еевидеть… Ведь животные неспособны…

— А если звери отличаются от людей тем, что не видят разницымежду прекрасным и уродливым, — задумалась Саша, — значит, без красоты человектоже не может существовать?

— Может вполне, — покачал головой старик. — Многие в нейсовсем не нуждаются.

Девчонка запустила руку в карман и вытащила из негонепонятный предмет: разрисованный квадратик то ли из полиэтилена, то ли изпластика. Робко и вместе с тем гордо, будто открывала великое сокровище, Сашапротянула его Гомеру.

— Что это? — спросил тот.

— Ты скажи мне, — хитро улыбнулась она.

— Ну, — он осторожно взял квадратик в руки, прочиталнадписи, вернул его девушке, — упаковка от чайного пакетика. С картинкой.

— С картиной, — поправила она его. — С красивой картиной, —добавила она с вызовом. — Если бы не она, я бы… озверела.

Гомер глядел на нее, ощущая, как набухают глаза, какприближаются слезы и становится труднее дышать. Сентиментальный дурак, хлестнулон себя. Прокашлялся, вздохнул.

— Ты никогда не поднималась наверх, в город? Кроме этогораза?