Рейна подняла бровь:

– Роман?

– Ну, я просто… то есть… э-э…

Молодец, Аполлон. Я упоминал, что когда-то был богом поэзии?

Рейна закатила глаза:

– Вот бы каждый раз, когда я слышу этот вопрос, мне давали денарий[39]. Мало того что Талия – Охотница, а значит, дала обет безбрачия… Почему крепкая дружба должна обязательно перерасти в любовь? Талия прекрасная подруга – с чего бы мне рисковать этим?

– А…

– Это риторический вопрос, – добавила Рейна. – Отвечать не нужно.

– Я в курсе, что такое «риторический». – Про себя я отметил, что когда я в следующий раз окажусь в Греции, нужно бы еще раз спросить у Сократа, что значит это слово. А потом вспомнил, что Сократ умер. – Я просто подумал…

– Классная песня, – перебила меня Мэг. – Сделай погромче!

Я сомневался, что Мэг хоть сколечко интересовал Тего Кальдерон, но ее вмешательство, возможно, спасло мне жизнь. Рейна прибавила звук, прервав мои попытки угробить себя в ходе случайной беседы.

Оставшийся путь до города мы провели в молчании, слушая, как Тего Кальдерон распевает «Punto y Aparte», а борзые Рейны весело лают с таким звуком, будто кто-то в канун Нового года решил пострелять из полуавтоматического оружия.

Божественная физиономия

Там, где быть не должна

Венера, ты стерва

Для столь густо населенной территории в Сан-Франциско было на удивление много островков дикой природы. Мы припарковались в тупике у подножия холма, на котором стояла башня. Справа от нас оказалась каменистая площадка, поросшая сорняками. С нее открывался такой вид на город, за который не жалко было бы отдать и миллионы долларов. Слева склон так густо порос лесом, что при восхождении можно смело хвататься за эвкалипты как за поручни.

На вершине холма, примерно в четверти мили над нами, парила в тумане башня Сютро, ее красно-белые опоры и перекладины образовывали гигантский треножник, что навеяло мне тревожные воспоминания о табурете Дельфийского Оракула. Или о помосте для погребального костра.

– У основания находится ретрансляционная станция. – Рейна указала на вершину. – Возможно, там будут смертные охранники, ограда, колючая проволока и все такое. Плюс то, что мог приготовить для нас Тарквиний.

– Клево, – заметила Мэг. – Пошли!

Борзых не нужно было просить дважды. Они бросились вверх, напролом сквозь кустарник. Мэг последовала за ними, явно намереваясь порвать одежду обо все встретившиеся колючки.

Рейна, видимо, заметила скорбное выражение, с которым я глядел на холм, куда предстояло подняться.

– Не волнуйся, – сказала она. – Можем пойти медленно. Аурум и Аргентум знают, что должны дождаться меня на вершине.

– А Мэг знает?

Я представил, как моя юная подруга в одиночку врывается на станцию, где полно охранников, зомби и других «клевых» сюрпризов.

– Верно подмечено, – ответила Рейна. – Тогда будем выдерживать средний темп.

Я очень старался, из-за чего все время пыхтел, потел и прислонялся к деревьям, чтобы передохнуть. Может, стрелять я и стал лучше. И с музыкой дела налаживались. Но что касается выносливости, тут я все еще был Лестером на все сто процентов.

Рейна хотя бы не спрашивала, как моя рана. Ответ лежал бы где-то к югу от «кошмарно».

Одеваясь утром, я специально не смотрел на живот, но не мог не заметить пульсирующей боли и темно-пурпурных линий заражения, которые вплотную подобрались к моим запястьям и шее, и их было уже не спрятать под худи с длинными рукавами. Время от времени мое зрение затуманивалось, и мир окрашивался в противный баклажанный цвет. В голове звучал тихий шепот… голос Тарквиния, зовущего меня обратно в гробницу. Пока это лишь раздражало, но я подозревал, что он будет становиться все громче до тех пор, пока я уже не смогу не обращать на него внимания… или не буду в состоянии сопротивляться этому зову.

Я сказал себе, что нужно просто продержаться до вечера – тогда я смогу призвать на помощь богов и исцелюсь. Или погибну в бою. На данный момент долгому и болезненному превращению в нежить я бы предпочел и то и другое.

Рейна шла рядом, то и дело втыкая в землю меч в ножнах, словно там могут быть заложены мины. Глядя вперед, я не видел за густой листвой ни Мэг, ни собак, но слышал, как они шумно пробираются сквозь заросли и как ветки хрустят у них под ногами. Если на вершине нас и ждут охранники, застать их врасплох не выйдет.

– Итак, – начала Рейна, явно довольная, что Мэг нас не слышит, – ты мне расскажешь?

Мой пульс участился и стал отбивать музыкальный размер шесть восьмых, подходящий для парадного марша:

– Расскажу что?

Она подняла брови, словно спрашивая «Серьезно?».

– С тех пор как ты появился в лагере, ты ведешь себя беспокойно. Пялишься на меня так, будто это меня заразили. В глаза не смотришь. Запинаешься. Суетишься. Я все это вижу.

– Вот оно что.

Я поднялся еще на несколько шагов. Может, если я сосредоточусь на ходьбе, Рейна оставит эту тему.

– Слушай, – сказала она, – я тебя не укушу. Что бы там ни было, лучше чтобы оно не висело камнем у тебя или у меня на шее, когда придет время битвы.

Я сглотнул, жалея, что, в отличие от Лавинии, не ношу с собой жвачку: она могла бы перебить привкус яда и страха.

Рейна права. Не важно, умру ли я сегодня, превращусь ли в зомби или как-нибудь выживу – лучше принять свою судьбу с чистой совестью, освободившись от тайн. Для начала нужно сообщить Мэг о встрече с Персиком. И еще сказать, что я ее не ненавижу. На самом деле она мне даже нравится. Ну ладно, я ее люблю. Она стала мне вредной младшей сестренкой, которой у меня никогда не было.

Что же до Рейны… я не знал, связаны ли мы судьбой. Возможно, Венера проклянет меня за откровенный разговор с претором, но я должен сказать Рейне о том, что меня беспокоит. Вряд ли мне выдастся другая такая возможность.

– Дело в Венере, – сказал я.

Лицо Рейны напряглось. Настала ее очередь глядеть на холм и надеяться, что я сменю тему.

– Ясно.

– Она сказала мне…

– Ее маленькое пророчество. – Рейна выплевывала слова, словно несъедобные семечки. – Ни один смертный или полубог никогда не сможет исцелить мое сердце.

– Я ничего специально не выведывал, – заверил ее я. – Просто…

– О, я тебе верю. Венера обожает сплетни. Странно, если кто-то в Лагере Юпитера еще не знает о том, что она сказала мне в Чарльстоне.

– Я… Правда?

Рейна отломила от куста сухую ветку и бросила ее в заросли: