— Это собор святого Турдоса. Каких ещё мучеников вы ожидали здесь увидеть?

— Морун.

— Мой правитель… — выдохнул настоятель.

— Турдос прослыл скандальным врачевателем. Он вскрывал людей, когда те были ещё живы.

— Это грязные слухи! Он одним из первых начал делать операции…

— Его обвинили в колдовстве и сожгли на костре, — перебил Адэр. — Спустя две тысячи лет вы объявили морун ведьмами. Вы сжигали на кострах женщин, которые приняли сподвижников Турдоса и позволили религии ирвинокрепнуть. Вы одели своих сомнительных мучеников в роскошные одеяния, а имена истинных страдалиц втоптали в грязь.

Сложив перед собой ладони, настоятель замотал головой:

— Мой правитель, смилуйтесь.

— Вы не волк в овечьей шкуре. В противном случае, я бы забрал ваши иконы и приказал разрушить собор.

Настоятель затряс руками:

— Мой правитель…

Адэр нахмурился:

— Вы овца, которая бросает клоки своей шерсти в глаза другим овцам. А потому я не трону ваши реликвии.

Настоятель встал на колени:

— Благодарю вас, мой правитель.

— На открытии ледового парка я объявил горожанам, что собор святого Турдоса начинает строительство больницы для бедняков и закончит его к следующему дню памяти мученика.

Настоятель сел на пятки:

— Так и будет, мой правитель.

— В вашем городе жили моруны?

— Да, несколько семейств, — ответил настоятель, уронив руки на колени.

— Что с ними сделали?

— Утопили в проруби.

— И детей?

Настоятель поник головой.

— Я хочу, чтобы больница носила имя самой младшей моруны, — сказал Адэр и, развернувшись на каблуках, направился к выходу из собора.

Вздрогнув от стука закрывшейся двери, настоятель упёрся ладонями в пол и завыл.

***

В Ракшаде самым удивительным растением было дерево еракли, что в переводе с шайдира означало «быстрое пробуждение». Это дерево с изящными ажурными листьями, похожими на листья папоротника, считалось священным и символизировало единство неба, моря и пустыни.

Поздней осенью на еракли появлялись лазурные цветы с резными краями, и природа погружалась в дрёму. Ветер утихал, солнце жгло не так яростно, ночи радовали прохладой, в городах, расположенных на берегу Тайного моря, шли тёплые бисерные дожди. Но стоило деревьям сбросить цвет, как тотчас начинался сезон штормов, и не дай Бог неискушённому путнику оказаться в это время в море или в пустыне.

В период обманчивого затишья за деревьями пристально наблюдали. Цветы — воздушные, полупрозрачные — темнели и превращались в восковые. Аромат — лёгкий, свежий — делался тягучим, медовым. Ветви, ранее смотрящие в небо, клонились к земле. Еракли предупреждали людей о скором пробуждении природных стихий.

Неистовый ливень над святой спиралью встревожил Хёска. В этой части пустыни часто сверкали в раскалённом небе молнии, но никогда не шли дожди, и жрец принял беспрецедентный каприз погоды за предвестника свирепой песчаной бури. И лишь в Кеишрабе он понял, что ошибся: ветви еракли сгибались под тяжестью цветов, однако ни одно соцветие не упало на землю.

Досадуя на собственную оплошность, Хёск предложил Иштару побывать на Острове Шабир, пока море спокойно, и уж потом посетить храм Джурии, который находился недалеко от столицы. Однако Иштара задержали срочные дела, и у Малики появилось время, чтобы прийти в себя после «болезни».

Уже к концу первого дня она чувствовала себя отдохнувшей, словно перед этим не путешествовала две недели, а беспробудно спала. Ужасные видения стёрлись из памяти, как будто их не было.

Следующий день походил на погружение в безбрежный океан удовольствий и удовлетворения. Малика не могла насладиться видом с террасы, надышаться ароматным воздухом, налюбоваться небом, насытиться изысканными блюдами и волшебными напитками. Когда служанки принесли ковёр, сотканный из цветов вербены, и вознамерились украсить им стену за изголовьем кровати, Малика велела постелить его на пол и в безмятежном блаженстве пролежала на нём всю ночь.

Утром возникло нестерпимое желание увидеться с Иштаром, взять его за руку, посмотреть ему в глаза и поблагодарить за чуткость и заботу. Для полного счастья ей не хватало его улыбки.

Малика перемеряла все платья, которые подарил ей Иштар. Надев бежевый наряд, провела ладонями по чёрной вышивке на лифе — жаль прятать такую красоту под чаруш — и сжала ткань в кулаке. Она ведь подумала не о шитье, а о груди… Что это с ней?

Заставив себя закрыть лицо накидкой, покинула спальню и заметила в зале служанку, прильнувшую лбом к витражному окну.

— Что ты делаешь? — спросила Малика.

Обернувшись, служанка упала на колени:

— Я слушала дождь, шабира. Накажи меня.

Приблизившись к выходу на террасу, Малика приоткрыла двери. Моросящий дождь искрился в лучах солнца подобно алмазной пыли. Мокрая мраморная площадка блестела как лёд на реке. Листья на деревьях украсились россыпью сверкающих капель. Погода чудесная, но вовсе не подходит для встречи с хазиром.

Малика недовольно вздохнула — почему её счастью постоянно что-то мешает? Закрыв двери, посмотрела на служанку:

— Я такая страшная?

— Нет, шабира.

— Почему ты дрожишь?

Служанка опустилась на пятки и уткнулась лбом в пол:

— Накажи меня, шабира.

— Встань, — приказала Малика.

Девушка поднялась. Белая чаруш стекала с её полной груди и заканчивалась на уровне тонкой талии, стянутой белым пояском. Фалды на юбке подчёркивали стройность бёдер. Природа была благосклонна к ракшадкам, наделив их красивыми фигурами. Даже телосложение старухи Кенеш вызывало восхищение.

— А теперь объясни, за что я должна тебя наказать, — сказала Малика.

— Нам нельзя интересоваться тем, что происходит за стенами дворца.

— Как тебя зовут?

— Хатма, моя госпожа.

Имя девушки кольнуло прямо в сердце и выдернуло Малику из безмятежного состояния. Она пыталась думать, что перед ней стоит человек, причастный к доносам на Галисию, а в голове крутилось: это пассия Иштара.

Малика уселась на диван и жестом подозвала служанку:

— Давно служишь во дворце?

— Два месяца и три недели.

Малика нахмурилась. Значит, совсем недавно Иштар ещё пользовался услугами кубар. Но почему это задело её?

— Сними чаруш, — приказала Малика и удивилась вылетевшей просьбе.

Появилось странное чувство, будто она столкнулась с соперницей и теперь желает убедиться, что для тревоги нет причин. Хотя понимала, что бывшая кубара завоевала благосклонность Иштара отнюдь не лицом.