Это уже потом, в 1990-х, когда наступило изобилие, воры стали более требовательными. Сами книги они больше не воровали, но зато потрошили их на предмет долларовых заначек обитателей квартиры.

Так что мамино золотишко воры прихватили бы с большой радостью. Оно во все времена являлось главной целью всех темных сил. Но документы… Кому могли, скажите на милость, понадобиться членская книжка садовода и профсоюзный билет мамы? Этому вопросу объяснения не было. Но мама все равно старательно, не реже раза в месяц перепрятывала свои сокровища, потом забывала, где они в настоящий момент лежат, ударялась в легкую панику и не успокаивалась, пока не переворачивала на всякий случай всю квартиру вверх дном.

Папу такое поведение жены очень сердило. Когда у мамы начиналась очередная паническая атака, он брал Стешу с собой, и они вдвоем шли гулять в парк. Зато вернувшись, они обнаруживали чистенькую квартиру, переставленную мебель и веселую улыбающуюся маму, которая торжественно показывала им найденный читательский билет в районную библиотеку, который потерялся много лет назад, а теперь вот неожиданно нашелся.

Когда мамы не стало, Стеша не стала разбирать ее бумажки. Все важные документы хранились у папы. Маме ничего серьезного на хранение он не доверял.

Но все же что-то там могло найтись интересного лично для Стеши.

– Если у папы была папка, где лежали его медицинские справочки, то не могло ли быть такой же папки и у мамы?

Или, что более вероятно, учитывая несерьезный мамин характер, эти медицинские документы перемежались у нее абонементами в филармонию, рекламными буклетиками и прочим мусором, который она по какой-то причине не выкидывала, а бережно складировала.

– Мама бережет этот мусор для потомков, – шутил папа. – Когда-нибудь сдадут его в музей и прославятся. Да еще и денег заработают.

И вот теперь потомок решил воспользоваться маминым мусором в своих целях. Засучив рукава, Стеша погрузилась в ворох маминых бумажек. Те, что касались маминой работы, учебы или оплаты коммунальных платежей, а таких тут было больше всего, Стеша откладывала в сторону, не задумываясь. И когда ей уже стало казаться, что не будет ничего толкового из ее затеи, она внезапно нашла бумажный уголок, в котором оказалась прядь темно-русых нежных младенческих волос.

Сердце у Стеши дрогнуло. Это были ее волосы, которые мама отстригла ей еще в роддоме на память о том счастливом дне. Тут же лежала коротенькая повязка из старой пожелтевшей марли, на которой был укреплен кусочек рыжей резиновой пеленки. Такие до изобретения памперсов повсеместно подстилали под младенцев, чтобы те не мочили матрасики в своих кроватках.

На резинке расплывшимися от времени буквами шариковой ручкой была сделана надпись: «Третье апреля 1977 года. Девочка. Роженица Муравьева. Кес.с.».

Эта резиночка была повязана на ручке у малышки Стеши, когда она вместе с другими младенцами лежала в детском отделении родильного дома. Чтобы детей случайно не перепутать, им на руки надевали такие вот повязки из марлечки с прикрепленными к ним кусочками резиновой пеленки, на которой было очень удобно писать, чей это ребенок и когда он родился.

Вроде бы Стеше надо было успокоиться. Вот оно, подтверждение того, что она и впрямь родилась от гражданки Муравьевой – ее мамы, а Стеше все было как-то неспокойно. Беспокоили таинственные буквы, которые стояли в самом конце. Что это еще за «кес.с.»? Может, в нем кроется что-то важное?

И Стеша решила:

– Поеду! Съезжу к ним.

И стоило ей так подумать, как раздался звонок. Стеша даже вздрогнула от неожиданности. Взглянув на телефон, Стеша задумалась. Звонил Ящер. И Стеша колебалась, брать или не брать трубку? Показать, что она все еще обижена? Но никакой особой обиды она уже не чувствовала. В конце концов, всякий может ошибиться. А Ящер быстро исправил свою ошибку, покаялся, извинился за обман, в котором участвовал. Так что же теперь Стеше выламываться? Не в ее это характере.

И Стеша ответила. Ящер явно не ждал, что она ответит, смутился, долго молчал, пыхтел, а потом заявил, что хочет ее увидеть.

– Прямо сейчас не могу. Еду в роддом.

Ящер заинтересовался.

– А можно и мне с тобой?

– Ну… если тебе хочется.

Ящер заверил, что хочется. И пообещал, что заедет за ней ровно через десять минут. И обманул. Приехал уже через девять с половиной.

Встретились они дружески, пожали друг другу руки, о вчерашней размолвке по обоюдному молчаливому согласию не сказали ни слова.

– Зачем ты едешь в роддом? Подруга родила?

– Нет. Хочу узнать подробности собственного появления на свет.

– Так я и думал, что дело в этом, – вздохнул Ящер. – Ты все-таки думаешь о моих словах.

– А ты бы на моем месте не думал? – огрызнулась Стеша.

Она уже перестала относиться к Ящеру с былым пиететом, как к начальству. Теперь он был ее другом. Да и находились они не в офисе, где еще могли действовать условности, а потому отношения между ними установились вполне товарищеские и равноправные. Очень кстати Стеша вспомнила, что на самом деле Ящера зовут Яшей. Так и нужно к нему обращаться. А то что это еще за Ящер такой? Совсем Яша на него не похож.

Яша на вопрос Стеши отвечать не стал, а вместо этого спросил сам:

– И почему ты считаешь, что тебе в этом роддоме назовут имя твоего биологического отца?

– Не знаю. Но что-то ведь они мне скажут, правда? Я буду благодарна за любую информацию.

– Даже если этот человек, твой биологический отец, и встречал твою мать из роддома, спустя столько лет этого уже никто не вспомнит.

– Плевать! Пусть там посмотрят на меня как на круглую идиотку, мне плевать. Я так больше не могу, я должна все выяснить. Понял? И кто не со мной, тот против меня!

– Конечно-конечно, – засуетился Ящер. – Главное, ты не волнуйся. Мы все выясним.

Стешу очень порадовало это его «мы». Оказывается, все-таки приятно чувствовать рядом с собой надежное мужское плечо. Может быть, как раз ради этого чувства тетя столько раз и выходила замуж? И вообще, было очень приятно сознавать, что кому-то не безразлично, волнуешься ты или нет.

– Как поживает приют твоей мамы?

– Спасибо, что спросила. Пока что всей суммы для оплаты задолженности мы не набрали, но банк согласился провести рефинансирование долга. Так что на какое-то время угроза сноса построек приюта миновала.

– Помнишь, ты говорил, что пригласить в ресторан тебя попросил один человек?

– Я бы не хотел об этом вспоминать.

– Тебя лично кто просил?

– Заместитель директора банка. Но его, в свою очередь, попросил еще кто-то, а того, как я понимаю, еще кто-то.

– Ты не мог бы узнать по цепочке, кто был в самом начале?