Дура ты, Танис. Можно подумать, он туда ради тебя пошел. 

Камень пьянок не чужд и развлечений тоже. 

Противники подобрались примерно равные. Секунда текла за секундой, а мостик сплетенных рук только подрагивал мелкой дрожью, не торопясь рухнуть в одну или другую сторону. Поначалу излишне громкие подбадривания стихли, зрители всерьез заинтересовались происходящим.

Я облизнула пересохшие губы.

“Да-вай, да-вай”, — ускоряясь, стучало сердце.

И равновесие нарушилось. Дрогнув, рука Дейрека стала неумолимо клониться вниз. 

Вены вздулись, по виску стекла капля пота…

Я сжала кулаки, затаила дыхание…

Да!

Толпа взревела. Рыскач скривился и пробормотал что-то вроде “а то тебе своих баб мало…” 

Солнышко однако тоже довольным не выглядел. Скорее даже раздосадованным. 

Как будто сам не понял, зачем в это полез.

Я вот тоже не поняла!

И прежде, чем он успел опять раствориться в толпе, я шагнула к нему. Очень зудело его поздравить, такой он был хмурый и недовольный, напрашивался просто! Но прежде, чем я успела открыть рот, Солнышко внезапно сам заговорил:

— Уже поздно, я пойду спать. И ты не засиживайся слишком, нам завтра в дозор, и тебе не надо напоминать, что и малые дозоры неизвестно чем могут закончиться.

Я своими поздравлениями от изумления подавилась и вытаращилась на Камня, как будто первый раз увидела. А он, не обращая внимания на мою ошарашенную физиономию, направился к выходу, принимая поздравительные похлопывания. 

Нет, видите ли, на заданиях он от меня маскируется, а во время пьянки решил отчитаться!

Фыркнув, я отвернулась от стола, где забава продолжилась, а Дейрек явно пытался восстановить свое доброе имя. Окинула взглядом столовую, подхватила под локоть, удачно подвернувшегося под руку Аима и потащила его танцевать. 

Винные пары снова ударили в голову, веселье взыграло в крови. Аим сопротивлялся, но недолго. И мы плясали и хохотали, как будто нам снова по шестнадцать лет, и нас только-только приняли в Логове, и старшие устроили нам свое приветствие, опоив так, что наутро молодняк с постелей еле встал, снискав на свои головы гнев аргуса. 

И только когда голова совсем уж закружилась, а ноги от приятной усталости стали подрагивать, я плюхнулась на ближайшую скамью и снова окинула взглядом зал.

Наварры не было.

Я сначала отметила это, а потом уже удивилась, что оказывается ее и искала безотчетливо.

Ну, логично, она еще до конца не восстановилась, ушла пораньше…

Но возможны варианты!

А вдруг она уже восстановилась? 

По крайней мере достаточно для того, чтобы…

Нет, знаете ли, я совершенно не желаю снова, войдя в комнату, наткнуться на чей-то голый зад! 

...а потому я сейчас пойду и проверю, что там и как, пока они раздеться еще не успели! Найду, небось, где переночевать, все лучше, чем вломиться в разгар действия…

Я вышла из зала и ночной воздух ущипнул горящие щеки. 

Оказалось, что там слишком жарко, и слишком душно, а тут меня словно в холодную воду окунуло. Хорошо-о...

Покрутила головой, вдруг пытаясь соориентироваться.  

Ночной акрополь был тих и пустынен, утопал в темноте, а луна, едва-едва просвечивающая сквозь облака не особенно помогала. 

Да, будет смешно, если я сейчас и правда вломлюсь в разгар действия, но не туда…

Пересечь двор — мелкие камушки шуршат под ногами.

Я не иду, я почти плыву, и так странно, сознание вроде ясное, а мир покачивается…

— Танис? 

От неожиданности я споткнулась, пошатнулась, и тут же меня подхватили, удержали.

И не отпустили.

— Ты что тут делаешь?

— Ты куда пошла?

Мы задали вопрос одновременно и оба замолчали.

Илиан Камень, он же Солнышко, он же наказание мое за прошлые грехи (хотя мне и змей хватает, правда, зачем больше то?!) смотрел на меня снизу вверх, не торопясь отпускать.

Смотрел на растрепанные косы, на горящие щеки и пересохшие губы, на разъехавшуюся шнуровку рубахи.

Ладони, лежащие на талии, жгли огнем, и это меня почему-то разозлило.

Что он тут делает? Он же спать ушел!

И с чего это я решила, что он ее в нашу комнату потащит? У Наварры и своя есть!

— Твое какое дело, куда я пошла? — огрызнулась я, упираясь ладонями в твердую грудь.

— Жилое крыло в другой стороне, — совершенно спокойно отозвался Камень.

А потом перехватил меня, поудобнее, стиснул и впился жадным поцелуем в мой рот. 

Я стиснула в кулаках его рубашку, напряглась, не понимая, чего хочу больше — оттолкнуть и отправить к Наварре (и пусть только попробует пойти!) или вцепиться сильнее, вжаться сильнее, почувствовать сильнее.

А он целовал так хорошо, так правильно, так как мне нравится…

Илиан отстранился сам, я даже не успела принять решения, но только для того, чтобы, сделав несколько шагов, прижать меня к стене и снова поцеловать. 

У него твердые, чуть обветренные губы с хмельным вкусом. И поцелуй как-то… злой. 

Яростный, безжалостный.

И я так же зло цепляюсь в него, вгоняю ногти в плечи, кусаю губы.

Мне обидно — почему он за весь вечер ни разу ко мне не подошел?

Но разве я хотела бы, чтобы подходил?

Готова ли я перед всеми заявить — это мой мужчина?

Нужно ли мне это?

Нужно ли ему?

Да и мой ли?

Может и не мой, а делиться все равно не хочу.

Жадное, собственническое гуляло по крови, стучало в висках, заставляло прижиматься теснее, выгибаться удобнее. Мужские руки одним резким жестом выдернули мою рубашку из-за пояса, пробрались под нее, сжали грудь, в который раз заставляя едва ли не скулить от невозможного удовольствия. 

Мужское самодовольство в этот момент стало практически осязаемым.

Ну, Солнышко, у меня знаешь ли тоже руки есть!

И подрагивающими пальцами я нащупала пряжку ремня.

Возбужденный член едва ли не скакнул в мои ладони. Я сжала его, с восторгом ощущая бархатистую твердость, и настала очередь Солнышка глухо стонать мне в шею. 

Я провела вдоль ствола всей ладонью, очертила пальцем гладкую головку и сама задрожала вместе с Илианом от того, как это было приятно. Горячий, твердый… очень хотелось опуститься на колени и попробовать его на вкус, но в голове так шумело и плыло от алкоголя вкупе с зашкаливающим возбуждением, что я побоялась просто не удержать равновесия. А потому продолжила стоять, зажатая между двумя камнями.