Она с размаху треснула кулаком по столику. Пустая чашечка,издав жалобное треньканье, подскочила на блюдечке. Зная, что с пьяными нельзяспорить, я поспешила согласиться:

– Точно! Никто не должен тебя заставлять учиться.

Люся захохотала.

– Во! И теперь я с деньгами тут, а он где? В крема… крема…крематории, – выговорила она наконец трудное слово. – Ой, смешно прям! А всеона, молодец!

– Кто? – не поняла я.

– Ишь хитрая, – заржала пьяница, – пиши номерок. Условиязнаешь?

– Нет.

– Пятьдесят на пятьдесят. Половину тебе, половину нам.

– Хорошо.

– Ага, пиши, 722…

Не успела я нацарапать в книжке телефон, как из клубовсигаретного дыма выскочила хорошенькая стройная девушка с упругими длинныминожками и возмущенно воскликнула:

– Люська! Опять насвинячилась! Что ты за этим столикомделаешь?

Я уставилась во все глаза на подошедшую. Передо мной стоялаОлеся, дочка умершей гадалки и предсказательницы Левитиной. Той самой ЛарисыГригорьевны, чья история болезни была записана первой на дискете. В головемигом пронеслись воспоминания.

Вот подхожу к квартире, откуда раздаются раскаты музыки,узнаю, что Лариса Григорьевна умерла, спускаюсь к лифтерше.

«Эх, – объясняет консьержка, – хороший человек была ЛарисаГригорьевна, людям без денег судьбу предсказывала и свою смерть предвидела,уходила в больницу, попрощалась: «Все, больше не свидимся». Я ей: «Да ну, ненадо унывать». А она мне в ответ: «Смерти-то я не опасаюсь, знаю, что ждет зачертой, вот только жутко делается, когда вспоминаю, кто меня на тот светотправит». Видно, и впрямь Левитина была хорошей ясновидящей, если поняла, чтородная доченька от нее избавиться решила. Вот она, Олесенька, стоит передомной. Красивые глазки мечут молнии, пухлые губки сердито выкрикивают:

– Люська, дрянь такая!

Девица явно меня не узнала, что совершенно неудивительно.Виделись мы всего один раз мельком, небось девчонка посчитала меня клиенткойсвоей матери, не знающей о кончине Левитиной.

– Ха, – забормотала Люся, – чего визжишь? Этой телефончикЛазаренко надо. Чик-чирик, цветочки на могилке, бедный папенька, ох, ох…

Она уронила голову на столешницу и мигом заснула. Олесяпокраснела и сказала:

– Извините, Люся у нас выпить любит! Меры не знает,переберет и несет чушь! Чего она вам наболтала?

Я пожала плечами:

– Знаете, ни слова не поняла. Подскочила к столику, выпиламой кофе, понесла чушь про своего отчима, мать, какого-то врача. Потомспросила, не хочу ли избавиться от мужа, сигареты ломала. Честно говоря, я ужесобиралась вызвать охрану!

Из глаз Олеси ушла настороженность.

– Люська, когда пьяная, такие глупости болтает, непринимайте всерьез!

– Естественно, – улыбнулась я, – кажется, вашей подругестоит пройти курс лечения от алкоголизма.

– Не помешало бы, – согласилась Олеся, – только она, когдатрезвая, всегда твердит: «Я вовсе не алкоголичка, захочу, сама брошу».

Я кивнула, пьяницы всегда считают себя нормальными людьми.Если человеку взбредет в голову, что он запойный, это хорошо, значит, естьнадежда на то, что отвернется от бутылки. Только большинство алконавтовуверены, что здоровы, и прибегать к услугам нарколога не собираются.

– Эй, – потрясла Олеся Люсю за плечо, – вставай, мы тебя сЛенькой домой отвезем. Леня, поди сюда.

У столика материализовался здоровенный парень под два метраростом. Огромные бицепсы, толстая шея… Юноша походил на динозавра: гора мышц икрохотная голова. Этакий полный силы мускульный организм, не слишкомобремененный мыслями.

– Чего ты с ней возишься? – прогудел он. – Брось пьянчугу!

– Она моя подруга, – возмутилась Олеся, – давай, действуй!

Парень легко подхватил Люсю одной рукой. Очевидно, он был чудовищносилен. Довольно тучная девушка была им оторвана от стула без всякого труда.

– Куда ее? В машину? – спросил «динозавр».

– Нет, в метро, – обозлилась Олеся, – глупее вопроса непридумал?

Юноша крякнул и понес пьянчужку на выход.

– Извините, – улыбнулась дочь Левитиной.

– Ерунда, – отмахнулась я, – сама иногда себе позволяю.

Едва живописная группа покинула зал, я кинулась к бармену.

– Мне надо позвонить!

– Телефон-автомат возле туалетов.

– А где-нибудь в укромном месте аппарата нет?

Паренек бросил на меня оценивающий взгляд.

– Двести рублей.

Я вытащила две розовые бумажки. Бармен поманил меня рукой иотодвинул занавеску, закрывавшую вход в служебное помещение.

– По коридору последняя дверь, имейте в виду, восьмеркаблокирована.

Не надеясь на успех, я потыкала в кнопки, услышала сначалашорох, треск, потом без гудков раздалось:

– Да.

Трубку сняла женщина, скорей всего молодая. Голос высокий,без «песка» и дребезжания, бодрый и звонкий.

– Позовите, пожалуйста, Лазаренко.

Девушка переспросила:

– Кого?

Ну вот, я так и знала! Пьяная Люся перепутала цифры.

– В.К. Лазаренко, – без всякой надежды на успех повторила я,– доктора наук и профессора.

В трубке что-то шуршало и трещало, словно невидимаясобеседница судорожно грызла орехи. Я уже собиралась отсоединиться, какпрозвучало спокойное:

– Слушаю.

От неожиданности я чуть не нажала на рычаг.

– Вы? В.К. Лазаренко?

– Да, – ответила девушка, – Валерия КонстантиновнаЛазаренко, а в чем, собственно говоря, дело?

– Ваш телефон мне подсказала Люся Рассказова, дочь СергеяМефодьевича. Мне очень нужно с вами встретиться!

– Как вас зовут?

– Виола Тараканова, – я неожиданно сказала правду.

– Вы в Москве?

Я удивилась.