Поняв, что на знакомых положиться нельзя, Кочерга попыталсяобратиться сначала в брачное агентство, а потом решил воспользоватьсяобъявлениями. Но и в той, и в другой ситуации столкнулся с обманом.Претендентки, выглядящие на фото тридцатилетними, на самом деле оказывалисьбабуськами, а те, кто писал, что весит пятьдесят килограммов, при первойвстрече мигом превращались в прелестниц 64-го размера. А Владимиру Николаевичунравятся дамы маленькие, хрупкие, субтильные, такие, какой была покойная мама.

Потерпев очередную неудачу, Кочерга приуныл. Ну не ходить жеему на дискотеки? Вот и пришла в голову идея знакомиться на улице. ВладимирНиколаевич выискивал в толпе особу, которая казалась ему подходящейкандидаткой, и пытался завести разговор.

– Конечно, – бормотал он, – с перчаткой глупо вышло, я неподумал, что она зимняя, на меху. Решил, очень хорошо придумал. А оказалось вончего! Я ведь сначала деньги использовал.

– Каким образом? – пролепетала я.

– Ну показывал сто рублей и спрашивал: «Простите, не выобронили?»

– И что получалось? – заинтересовался парень, рывшийся вящике своего стола.

Кочерга мягко улыбнулся:

– Прямо беда выходила. Брали купюру и, спокойно сказав«спасибо», уходили. Когда у меня тысяча рублей улетела, я решил изменитьтактику и взял мамину перчатку. Да, однако!

И он опять осторожно потрогал синяк под глазом.

– Извините, – только и смогла вымолвить я.

– Это вы меня простите, – возразил Кочерга, – напугал вас дополусмерти, совсем не хотел.

Через полчаса мы вместе вышли во двор. Дождь прошел, наулице было свежо.

– Вот что, Владимир Николаевич, – решительно сказала я, – уменя дома сидят две маменьки, вполне нормальные, худенькие, шьют хорошо, обемечтают выйти замуж, пошли, познакомлю, может, кто понравится.

– У вас две матери? – изумился Кочерга. – Как такое можетбыть?

– Долго объяснять, идти недалеко, мой дом следующий.

Кочерга засомневался:

– Вид у меня, однако… Дамы шарахнутся.

– Эти не из пугливых.

– Лучше завтра.

– Бросьте, – махнула я рукой и поволокла слабосопротивляющегося профессора к нашему дому, – вы же не можете в таком виде вметро ехать, весь грязный, с синяком под глазом. Не ровен час опять в отделениезаберут.

Дверь открыл Ленинид.

– Здрассти, – проронил папенька.

– Привет, – ответила я и велела: – Ну-ка, вытащи из шкафасиний костюм Семена, тот, который ему мал, и отнеси в ванную, а вы, ВладимирНиколаевич, ступайте мыться.

Профессор покорно пошел в указанном направлении.

– Это кто такой? – зашептал Ленинид.

– Ты привел жениха Светке, а я нашла для Туси.

Папенька уронил вешалку.

– Господь с тобой, Виолка, он же бомж! Морда в синяках,пинжак без пуговиц, штаны, словно из жопы вынули…

Я показала ворчащему Лениниду визитку.

– Доктор наук, – протянул растерянно папашка, – ага, ясно,уважаемый человек.

Вздохнув, он понес костюм к ванной, я медленно снималагрязные туфли, чувствуя, как гудят усталые ноги.

– А все-таки приятно, – неожиданно обернулся Ленинид, –прямо сердце радуется.

– Чему? – поинтересовалась я, нашаривая тапки.

– Такие большие люди, как этот доктор наук, крупные ученые,мужики с головами, тоже от души поддать любят, – захихикал папенька, – не вбиблиотеке же нашему жениху рыло начистили.

К Алле Даниловне Рассказовой, бывшей хозяйке Зои, язаявилась к девяти утра и, очевидно, разбудила добрую самаритянку, потому чтодверь открыли не сразу.

– Вы ко мне? – удивилась дама без возраста.

Такой можно дать и тридцать, и пятьдесят лет в зависимостиот времени суток. Утром, при ярком солнце, понятно, что мадам стоит на порогепенсии, а вечером, при приглушенном электрическом освещении, она сойдет задевушку. Но сейчас, хоть часы и показывали девять, в прихожей горела лампочка,и я заколебалась. Лица хозяйки практически не видно, а фигура, затянутая вчерные бриджи и футболку, выглядит безупречно.

– Вы Алла Даниловна?

– Да.

Я протянула ей пакетик, перевязанный блестящей краснойленточкой, и затрещала:

– Уж простите, рано заявилась, хотела дома застать, Зоятелефон дала, только я потеряла бумажку…

– Кто? – растерянно переспросила Алла Даниловна, машинальноберя сверток. – Какая Зоя?

– Так Рамазанова, ваша домработница, ну та, что в Америкууехала с дочерью.

– Ах Зоенька! – обрадованно воскликнула Алла Даниловна. – Давы входите.

В прихожей я пустилась в объяснения:

– Я Зоина подруга, зовут Виолой. Ездила по турпутевке вНью-Йорк, встречалась с Зойкой…

– Пойдемте, – заулыбалась хозяйка, – кофейку попьем, вы всеи расскажете, очень интересно, как там Зоечка устроилась.

Меня привели на большую кухню, обставленную красивойимпортной мебелью, и усадили за круглый стол со стеклянной столешницей. Тут жепоявился кофейник, похоже серебряный, элегантные чашечки и коробочка шоколадныхконфет.

– Как там Зоенька, – спросила Алла Даниловна, наливаяароматный напиток, – очень жалко мне было ее девочку.

Я всегда считала, что врать нехорошо, но для пользы делавполне можно сообщить неправду. Говорит же врач безнадежно больному человеку:«Вы скоро поправитесь, голубчик».

Вот только не следует придумывать нечто страшноеисключительно из суеверия, а вдруг сбудется? Поэтому я быстро произнесла:

– Дочка ее поправляется, почти совсем здорова.

– Ах, какое счастье! А сама Зоя?

– Тоже хорошо, встретила мужчину, вышла замуж.

– Ну пошли ей господь, – запричитала Алла Даниловна, – дайбог счастья, она его заслужила. Столько мытарств пережить! Не всякая выдержит,свихнется! Зоенька прелестный человечек, работящая, честная, умная, золотопросто.