— Гоблины прислали, — выдала она, поправляя рвущуюся наружу грудь.

— Похабщина. Сними.

Царица захихикала.

— Они так и написали, что супруг, увидев жену в таком облачении, непременно захочет ее раздеть. Все как по написанному.

— Не до любовных раздеваний сейчас. Как бы на самом деле с голыми задами не остаться.

— Что еще? — царица быстро угнездилась на соседнем троне. Хоть и манило ее варенье, сдержалась, не стала окунать в тягучую жижу палец. Сердце и без сладкого трепыхалось будто бешеное.

— Доигрались мы, матушка…

— Жовел, очнись, я, Риска, рядом с тобой, а не Жизнь Давшая…

— Все мы доигрались, — он протянул царице статейку. Она бегло прочла и в досаде хлопнула бумагами по голому колену.

— Что же это? Неужто Соловейко такую непотребную кашу заварил?

— Тебе виднее, ты с ним связь держишь.

— Так я значения не придала, когда он отписался, что пригнал на остров невест, и теперь герцогу не до гномов.

— Вскоре никому станет не до гномов. Война, как пить дать, уделает герцога. Он же гордый, не захочет лечь под Качеры… А как вскроется наше участие в Раконовой погибели, так нас и вовсе ни в какое приличное общество не пустят. Некому, милая, будет наряды показывать.

— Еще бы не ошибиться и в этой войне правильную позицию занять.

— И то верно, — Жовел вытащил из коробки кристалл, направил его на белый занавес, что прикрывал рубленные из камня стены, делая их не такими неприглядными. В последние дни на Мрачные горы опустилась небывалая жара. Солнце будто хотело отомстить за годы изгнания — пыталось расплавить все живое и неживое. Только тем и спасались, что уходили в нижние пещеры. — Встанем на стороне Качеры, а вдруг победу возьмет Эйропа? Или наоборот. Качерцы вроде умелые воины.

— Победу герцога ты даже мысленно в расчет не берешь?

— Куда ему против таких монстров выстоять? Денег не хватит.

Оба замолчали, понимая, что денег вполне хватило бы, если бы не гномы, неправедным путем завладевшие богатством рода Хариим.

— Что за кристалл? — отогнала от себя покаянные мысли Риска. Возвращаться в каменоломни, вкусив силу денег, не хотелось даже ради благого дела.

— Портреты герцогов Хариим. От первого до последнего. Ульрих прислал, чтобы мы нечаянно в их колечках в обществе не засветились.

Благородные лица мелькали, кольца покидали вовсе не благородные гномьи пальцы. Снимала Риска, снимал и Жовел.

— А я и не знала, что перстенек мужской. С цветочком же, — пришлось царице мизинец послюнявить, чтобы колечко стащилось.

— Это лютик. Он в замке Ракон где только ни встречается. И на стенах, и на лестницах, и на потолке. Из камня и из дерева. Символ рода, стало быть.

— Ой, глянь, на этом старике брошь, что ты мне за рождение младшенького преподнес. Жаль, а я хотела ее на именины королевы Эйропы надеть.

— Знаешь, что, милая, неси-ка ты сюда все свои драгоценности. Сортировать будем. Мало ли, вдруг чего упустили.

Открытие, что броши в виде лютика в шкатулке нет, повергло царскую чету в ужас.

— Маменька! — в единый голос вскричали они.

Но Жизнь Давшая от всего отпиралась.

— Не видела, не брала, не трогала!

Рулеточное колесо то замедляло свой бег, то вновь неслось, сливая все цифры в пеструю ленту. Быть пожизненно отлученной от поездок на остров Ракон королева-мать не желала, а потому стояла на своем.

— Пиши Ульриху, пусть разведает, не оставила ли брошь свой след на острове. Хорошо, если свои поперли, и она где-нибудь здесь в тайнике лежит. Надо бы всех собрать и с пристрастием допросить. Гораздо хуже, если все же маменька руку приложила, — Риска вытирала слезы, прекрасно осознавая, что будет с Гномьим царством, если заметная вещица всплывет. Пусть даже не на Раконе, а у какого-нибудь скупщика в Ейропе.

Как оказалось, ожидание возмездия гораздо страшнее самого возмездия.

— Решила оставить костюм охотницы как есть? — ахтыбыраниха догнала подругу на винтовой лестнице, ведущей из кухни к комнатам прислуги.

— Да, буду охотницей на тех самых пташек, что объявятся на балу. Для каждой из невест Ракона припасла стрелу. А что? — она так резко обернулась, что Марисоль опасно качнулась назад, не ожидая препятствий на пути. — Вполне себе тематический подход. Они ставят силки на герцога, а я их по одной отстреляю.

— Что-то мне не нравится твое настроение, — ахтыбараниха сделалась пунцовой. — Если ты жалеешь, что отдала свое платье, то я готова вернуть его назад. Костюмы гусынь уже разобрали, но парочка уток еще осталась.

— Прости, — Василиса спустилась на ступень вниз и обняла подругу. — Прости меня. Я не хотела обидеть. Уверена, что в розовом платье ты будешь чудесной нимфой.

— А ты? А как же ты? Не будешь жар-птицей? — из пальцев Марисоль посыпались перья, которые она, оказывается, припасла для подруги. Видя это, Василиса еще больше разозлилась на себя. Как она могла? Знает же, что костюм стараниями герцога у нее есть, а все равно сделала Мари больно.

— Нет, не буду.

— А в чем же пойдешь? — ахтыбараниха, услышав в голосе подруги слезы, совсем сникла. — Или не пойдешь вовсе?..

— Пойду, обязательно пойду, только о костюме рассказать не могу. Я объясню все потом, после бала, ладно?

— Ладно, — Мари похлопала подругу по спине и, оторвавшись от нее, наклонилась, чтобы собрать перья. — А костюм утки я тебе все-таки принесу. Чтобы у наших не появились подозрения. Пусть думают, что ты одна из служанок.

— Я и есть одна из служанок. Я рабыня, Марисоль, — шлем ужасно мешал. Вася в нем буквально задыхалась, но снять не решалась. Нельзя, герцог запретил.

Ахтыбараниха, разогнувшись, посмотрела в глаза Василисы.

— Нет, ты никогда не была рабыней. В них нет твоего магического света. Я сразу его почувствовала. И лорд Аль-лель почувствовал, потому и пришел за тобой на кухню. И лорд Ракон…

— Тс-с-с! — Василиса закрыла рот подруги пальцем. — Тут не так все просто.

— Я знаю, что между вами что-то происходит. О вас уже говорят на кухне.

— Что о нас можно говорить?

— Что до недавнего времени он почти каждую ночь проводил в твоей комнате…

— Я нэнни, подруга. Запомни, — Василиса приподняла забрало, чтобы глотнуть воздуха, который внезапно кончился. — И что бы вокруг ни говорили, я не сделала ничего предосудительного.

Произнесла и тут же закрыла забрало. Подруга не должна видеть, как ярко загорелись у Василисы щеки. Купание в водопаде, нескромные желания, вытребованные поцелуи трудно назвать целомудренными поступками.