– Стой, сука, где стоишь, – заорал террорист.

«Он тоже меня видит!»

Дальше все произошло очень быстро. Из боковой двери за прилавком выскочила полная женщина в белом халате. Она ударила алкаша какой-то палкой по голове. Максу показалось, что мужчина сразу же потерял сознание и только рефлекторно опустил ружье и нажал на спуск. Белокурая женщина дернулась, и голубые глаза закрылись.

Макс побежал в ее сторону, но понял, что все закончилось. Он снова стоял в заброшенном магазине. Битые стекла и куски штукатурки хрустели под ногами. Витрины перевернуты.

«Вот что произошло с ней! Какое-то ничтожество решило, что может повелевать судьбами…»

«А ты что сделал с этими долбанутиками?» – голос Максима-плохого.

Макс повернулся и увидел мерзкое отражение. Максим-плохой сидел на перевернутом ящике.

– Как ты оказался здесь? Ты же мое отражение! Мое гребаное отражение! – Бабурин начал отходить к двери.

Максим-плохой поднес указательный палец к виску.

– Я у тебя в голове. И уж поверь мне на слово – я не всегда Максим-плохой. Точнее так – я не самый плохой из нас двоих.

– Я здесь один, – проговорил Бабурин. – Я один, и тебя здесь нет! Тебя здесь не должно быть!

И Максим побежал прочь. Уже возле машины он понял, что плачет. Вытер глаза и сел в машину.

– Бог ты мой, Макс, что ты там делал? Грохнуло так, будто ты там стрельбу устроил.

– Эхо прошлого.

Егор ничего не понял, но спрашивать не стал. Машина плавно тронулась с места.

* * *

Деревенское кладбище ничем не отличалось от городского. Это еще раз доказывает, что после смерти мы все равны. На все наши достижения и регалии, по большому счету, после смерти всем наплевать. Под облетевшей березой стоял гроб, и череда скорбящих проходила мимо, даруя усопшему последний поцелуй. Какая-то плакальщица завыла-запричитала, и ее голос скреб по съежившемуся сердцу Максима. Он уже подошел к страшному двойнику дяди Славы с бумажной ленточкой на лбу. Да, именно двойнику. Макс не признавал в этом осунувшемся синем лице облик того, кто всегда с улыбкой что-то рассказывал. Максим любил слушать старика. Он нагнулся поцеловать покойника, но так и не смог заставить себя коснуться губами ленточки. За пару сантиметров он остановился и поднял голову. Старик смотрел на него.

– Послушай меня в последний раз. Пусти свою Силу на благое дело.

Макс медленно посмотрел по сторонам. Никто не видел ожившего мертвеца. Снова опустил взгляд на гроб. Глаза у дяди Славы были закрыты. Бабурин поспешил отойти.

Он стоял и смотрел куда-то в пустоту.

«Пусти свою Силу на благое дело». Что это было? Даже если и почудилось, все равно это что-то значит. Что? Устроиться в колхоз и истреблять усилием мысли грызунов и насекомых? Это уж вряд ли. На самом деле как запасной вариант это можно использовать.

«Если, конечно, после того как я разберусь с этими тварями, у меня останутся силы».

Один день – одна мышка.

Три выродка наказаны. Владлена Марковича надо оставить на потом. Когда эта мразь поймет, что его «шестерки» подыхают не просто так, он начнет биться в истерике от страха. Вот тогда-то и придет Максим, щелкнет пальцами – и, как говорится, да будет так. Макс еще не знал, как умрет эта тварь, но то, что перед смертью он наделает в свои дорогие штаны, – и к гадалке не ходи.

– Ну что, Максус, поехали. – Подошел Егор. – Бог ты мой, а то на нас как на городских придурков смотрят.

– Помянуть бы надо, – уставшим голосом сказал мужичок в засаленном ватнике.

– Бог ты мой, а где поминки-то?

– А вот как с горы скатишься, и на город. Там через километр АЗС будет, вот аккурат за ней и столовка наша. «Горный хрусталь» называется, – гордо изрек колхозник.

– Бог ты мой, да у вас там и Сильвестр Сталлоне по вечерам поет, наверное?

– Чего? – не понял мужчина в ватнике.

– Я спрашиваю: песни у вас там поют?

– А то. Но нынче ж нельзя. Помер.

Егор взял Максима под локоть и отвел в сторону.

– Бог ты мой, может, не пойдем на поминки? Мы ж не знаем их обычаев. Бог ты мой, а вдруг они городских бьют. И исключительно на похоронах.

Макс вымученно улыбнулся:

– Ничего, отобьемся.

* * *

Над входом в здание столовой висела вывеска с названием: на красном полотне (которых, надо полагать, в любом колхозном клубе в избытке) какой-то умелец криво вывел «Горный хрусталь». Макс и Егор вошли под вывеску – и попали в восьмидесятые. Максим даже сначала подумал, что его мозг опять показывает ему фокусы, как в магазине. Но увидел мужичка в телогрейке, который разговаривал с ними на кладбище, и облегченно вздохнул.

Их усадили за отдельный столик у окна. Посередине стола поставили чашу с кутьей, рядом – бутылку водки.

– Пойду Стаса позову, – сказал Егор и вышел.

Макс повернулся к окну. Пошел дождь. Дорожки воды побежали по стеклу.

– Я знала твоего прадеда.

Бабурин подпрыгнул. Перед ним сидела старуха, на вид лет двухсот. Она взяла его за руку, и Макса передернуло. Ему показалось, что его держит за руку когтистой лапой доисторическая птица. И если он сейчас не вырвется, она утащит его к себе в пещеру и скормит своим уродливым птенцам.

– Он плохо кончил, – прокрякала доисторическая птица.

– Чего вы от меня хотите?! – почти крикнул Макс. Люди за соседними столиками с опаской оглянулись на него.

– Я? Ничего. А вот они будут преследовать тебя до конца твоих дней.

Максим посмотрел туда, куда показывала старуха. Теперь вместо деревенских жителей за соседними столиками сидели покойники. Те, которых он… Макс вырвался и побежал к выходу. У двери налетел на Егора и заорал:

– Поехали отсюда!

– Бог ты мой, а я тебе что говорил?

Отъезжая от «Горного хрусталя», Максим посмотрел в окно. Старуха стояла под дождем и махала ему рукой.

«Он плохо кончил!»

Как только они проехали большую надпись у дороги «Храни вас бог!», Макс успокоился и закрыл глаза.

Егор отказался выпить с Максимом.

– Бог ты мой, – сказал он. – Нельзя пить каждый день. Цирроз печени и алкоголизм – непременные последствия таких запоев.

Да и черт с ними! С циррозами и Егорами. Максима одолевали вновь обретенные воспоминания и тяжелые мысли. Мысли, гнетущие его, когда он трезв. Поэтому две бутылки уже привычно встали на кухонный стол.

Бабурин вернулся в прихожую и разделся. Зазвонил телефон. Кто бы это ни был, Макс решил, что позовет его выпить.