– А у кого они сейчас не критические? – будто не поняв, о чем она говорит, спросил Макс. – Ты думаешь, у меня все гладко? Особенно после того, что сделали со мной эти уроды. Поэтому поделом им!

Настала тишина. Максим снова налил себе водки и, не произнеся ни слова, выпил.

– Хочешь уйти, уходи, – вдруг произнес он. – Но в следующий раз, прежде чем позвонить мне, подумай, нужен ли я тебе такой. – Он поднял светильник и поднес к своему лицу.

Сотни, тысячи морщин, мелких и глубоких, изрезали лицо Бабурина. Леся отшатнулась, едва не упав со стула. Лицо Максима выглядело так, что даже самой крошечной морщинке места на нем уже не было. Но больше всего Лесю поразили глаза. Из-под кустистых бровей на нее смотрели глаза зверя.

– Так что, в кроватку? – увидев испуг на лице Леси, засмеялся Максим.

Леся вскочила со стула и выбежала в прихожую.

– Куда же ты? – услышала она слова Макса. – Мы же так этого хотели.

И Леся побежала вниз по лестнице, на улицу. Прочь, как можно дальше от логова зверя…

* * *

Хотела вызвать такси, но передумала. Ей просто необходимо было пройтись пешком. О многом хотелось подумать. То, что история с фотографиями и уходом Анжелы могла свести с ума Максима, это понятно. Но вот что случилось с его лицом – загадка. Может, он там, в Москве, заразу какую подцепил? Теперь думай, заразилась я от него или нет. Может, эта болезнь только половым путем переходит? То-то он меня все в койку тянул!

«Мы оба этого хотели», – мысленно передразнила Макса Леся.

Ладно, хоть жива. Конечно, до слез обидно потерянных семнадцати лет. Да бог с ними, с этими годами. Пусть будет Пупкин, пусть будут семейные трусы и майка в разводах от пива. Пусть будет все это рутинное дерьмо, зато я жива. Леся подошла к обычно оживленной дороге. Сейчас на ней не было ни одной машины. Леся посмотрела налево. Машины так и не появились, и она пошла.

Когда она услышала визг тормозов и увидела приближающуюся смерть с двумя горящими адским светом фарами, она уже не думала ни о Пупкине в трусах, ни о состарившемся Максе. Она успела подумать: «Как хорошо, что я помылась и надела свежее белье…»

* * *

Максим чувствовал себя не очень хорошо. А точнее, хреново.

«Я должен встать и закончить начатое. Один день – одна мышка. Сегодня Геннадий Обухов. Счастливчик! Не всем предоставляется возможность умереть не стариком, измученным простатитом и запорами. Он умрет молодым, плохо разбирающимся в расположении печени и почек в собственном организме. Везунчик!»

Несмотря на никудышное состояние, Макс буквально парил по квартире. Вендетта подходила к концу. Мордожопую скотину Владлена Марковича и любимую супругу Макс оставил напоследок.

Раздался телефонный звонок. Мелодия из «Бумера». Это его мобильный! Когда Максим приехал из Москвы, он бросил его в один из ящиков под телевизором. Аккумулятор сел, а зарядку он так и не нашел. Теперь он звонил! Мелодия «Никого не жалко» стояла на Олеге. Макс медленно подошел к тумбочке.

«Никого не жалко, никого. Ни тебя, ни меня, ни его», – напевал под музыку Максим-плохой.

– Заткнись, – зашипел Макс сам на себя.

Он присел и достал телефон. Трясущейся рукой нажал на зеленую трубку. Прохрипел:

– Да…

– Макс, прости Анжелу. – Голос Олега раздавался будто из колодца. – Я тебя очень прошу, не трогай Анжелу. Перестань ненавидеть людей.

– Я всех прощу! Всех! – заорал Макс и бросил телефон о стену.

«Никого не жалко, никого. Ни тебя, ни меня, ни его», – продолжил, уже без музыки, напевать Максим-плохой. И никто его не остановил.

* * *

Макс бесцельно бродил по квартире, напевая вслух песню, так четко определяющую его состояние. Он никого не жалел. Даже себя. В особенности себя!

Телефонный звонок. Слава богу, он раздался из коридора и ничего общего с полифоническими мелодиями не имел. Максим вздохнул и поднял трубку.

– Как ты? – услышал он голос Егора.

– Точно так же, как и выгляжу.

– Херово. Бог ты мой, вчера это… Леську какой-то придурок сшиб.

– Я ее не убивал, – прошептал Бабурин.

– Бог ты мой, это в квартале от тебя случилось. Может, она к тебе шла?

– Я ее не убивал, – повторил Максим.

– Бог ты мой… – В трубке раздался треск.

– Перестань ненавидеть людей, – пробился через треск голос Олега Давыдова.

– Я ее не убивал! – заорал Максим.

– Бог ты мой, я же об этом и говорю. – Голос Егора показался Максу таким родным, теплым. – Твои беспочвенные обвинения самого себя в смерти людей – это противоестественно. Бог ты мой, эдак ты завтра скажешь, что и в смерти Вовки Ульянова виноват тоже ты. Я тут созвонился с корешами и раздобыл адресок одного очень приличного докторишки. Бог ты мой, да он из тебя человека сделает!

– А какой твой интерес? – немного успокоившись, спросил Максим.

– Бог ты мой, я все еще надеюсь, что ты останешься моим зятем. И мне больно смотреть, как загибается дорогой мне человек.

– Да ну?! А если начистоту? – В то, что говорил Егор, верилось с трудом.

– Бог ты мой, в конце концов, я все еще рассчитываю получить назад три косаря.

Вот это больше походило на правду.

– Ладно, как, ты говоришь, зовут этого доктора?

– Вайсман Герман Палыч. Бог ты мой, он ас в своем деле.

Записав адрес чудо-лекаря, Максим спросил:

– Ты книгу прочитал?

– Да, дочитываю. Бог ты мой, такая ерундистика. Если б так оно было, как здесь написано, то полчеловечества вымерло бы от проклятий, а другая половина – от Отдачи. Тоже мне возвратный механизм! Бог ты мой, да те, кто постоянно проклинают других, они ж живут дольше всех. А добрые, никому зла не сделавшие, едва до пятидесяти дотягивают. Иисус разве не пример тому?

– В этом наказание их, – сказал Макс и еще раз подумал о Генке Обухове. Счастливчик.

– Чье наказание? – не понял Егор.

– Злых. Они живут долго и мучаются так же долго.

– Бог ты мой, сходи к Вайсману, а? Максик, мы тебя теряем.

– Ладно, схожу. Книгу дочитаешь – принеси. Я хочу просмотреть ее еще раз.

– Бог ты мой, конечно. Завтра… Я Стаса попрошу, он и завезет.

Они попрощались. Максим положил трубку – и так и остался сидеть на тумбочке в прихожей. Никого не жалко, никого. Егор боялся его, и это было очевидно. Он прочел книгу и все понял. Теперь Макс точно остался один. Как мухомор. Никому не нужный червивый мухомор. Максим чувствовал, что осталось ему недолго. Но он молился (Макс не знал, кому молиться – Бог наверняка отвернулся от него), чтобы ему хватило сил наказать этих тварей, из-за своей ничтожной выгоды не замечающих боль и страдание людей.