Минут десять я стою на месте и обдумываю всё, и только потом тоже возвращаюсь в нашу новую деревню.

Жизнь в лагере день за днём идёт своим чередом: стройка, добыча еды, дров, готовка, гигиена, сон. Люди смеются, ссорятся, уединяются в мужских шалашах, работают. Будто ничего страшного не случилось, будто двое, бывших совсем недавно такими же социально и сексуально активными, не вышли из строя и не лежат при смерти в одном самом отдалённом шалаше.

Альфа видит меня насквозь. Иногда мне кажется, он читает мои мысли ещё до того, как они появятся в моей голове.

– Не вздумай туда заходить. Это очень плохая инфекция.

– Ты же заходишь!

– Я крепче! И я не захожу. Только отношу еду и воду.

В этот день все девушки заняты на пляже моллюсками, только Дана лепит черепицу, мне поручено её обжигать. Альфа и остальные парни медленно, но уверенно поднимают стены мужского сруба. Я знаю, что готовить моллюсков сегодня решили на берегу – для разнообразия. Есть на пляже приятнее. Всё, что мне нужно сделать – просто подождать, пока все уйдут на обед.

Все и уходят, кроме Альфы:

– Время обеда, – напоминает он мне.

– Я сейчас быстро тут закончу и спущусь…– обещаю ему.

– Я подожду.

Ближе к вечеру моё терпение лопается: я больше не могу слушать стоны из лазарета и делать вид, что ничего не происходит, как это получается у остальных.

– Что мы можем сделать? – говорит, высоко подняв брови Рэйчел. – Только молиться, чтобы зараза не прицепилась к нам.

– Жалко Леннона, – говорит Уверенная.

– И Умника тоже жалко, – говорит Красивая.

– К сожалению, такие вещи происходят, они неизбежны, а мы перед ними бессильны, – с прискорбием вещает Цыпа.

После, все дружно чавкают ужином.

Я завязываю нос и рот всем, что могу придумать: футболка с коротким рукавом, поверх неё ещё одна футболка, но только с длинным. На глаза бы надеть очки, но где же их взять?

Перегородка, которая служила раньше дверью для Альфы, теперь всегда открыта, поэтому мне не нужно стучать или ждать приглашения. Первые несколько секунд всё выглядит мирно: Леннон и Умник лежат параллельно друг другу на дощатом полу, каждый в своём спальнике. Рядом с ними, но немного поодаль лежат их рюкзаки, между ними есть расстояние вроде прохода, и здесь стоит глиняный горшок с водой и две чашки. Таблетки, которые Альфа брал у меня, хранятся здесь же – рядом с горшком. В блистере отсутствует ровно столько капсул, сколько необходимо двум взрослым людям для лечения в течение двух дней. Но сегодня уже конец третьего. Альфа либо пропустил время приёма антибиотика, либо неверно посчитал.

– Эй, – окликаю, – Умник!

Он не отвечает и не двигается, лежит смирно, словно спит. Я трогаю его за плечо, но и это не помогает. У него красные щёки, и когда моя ладонь дотрагивается до его лба, мне кажется, на нём можно запекать моллюсков. Возможно, антибиотик – неправильное лечение. Что если у парней вирус? Им нужно пить много жидкости, но они явно этого не делают.

Леннон изредка издаёт звук, похожий на мычание, и когда я окликаю его, он открывает глаза, узнаёт меня, хоть и не сразу:

– А, это ты Белоснежка… Неужели я уже умер? Если ещё нет, то ты, наверное, моя галлюцинация? Наяву ты бы никогда не пришла…

– Как видишь, пришла, – говорю ему. – Тебе нужно пить воду!

– И как же он тебя отпустил?

– Кто?

– Твой рыцарь… твоя тень… на кого ты всегда смотришь… но ничего не видишь…

– Что ты несёшь Леннон? У тебя бред.

Он смотрит на меня больным, но вполне осознанным взглядом.

– Здесь тайного гора-а-аздо больше, чем явного… кто-то путал следы, и не понятно, почему его номер оказался на моём рюкзаке, а мой – на его…

– У меня на это давно есть ответ.

– Да?

– Конечно. У тебя номер состоит из двух единиц, а у него из одной. Одна единица отвалилась, её подобрали и прикрепили не к той единице. Вот и всё.

Леннон смеётся, вернее давится кашлем и всем тем, что у него откашливается. Я кривлюсь, пока он всё это сплёвывает в отдельную ёмкость, вылепленную из необожжённой глины – видимо, Альфа придумал.

– Как же всё просто у тебя, Белоснежка… и складно. Только есть одно «но»…

Мне больно смотреть на то, как Леннон шевелит губами – на них самих и в уголке его рта раны.

– Какое?

– Все номера были написаны на цельных листках. Чтобы потерять единицу, её вначале нужно было оторвать.

– Может и оторвали!

– Может. Вопрос только в том, кто… оторвал.

Я переливаю тёплую воду из своей фляги в флягу Леннона.

– Вот, выпей это. Тут и жидкость и средство от жара. Сейчас пойду принесу тёплой воды Умнику, и заодно мазь захвачу – обработать твои раны.

– Он не сможет пить твою воду. Он не приходит в себя.

– Давно?

– С прошлой ночи.

– И с самого утра ничего не пил?

– Нет.

– И лекарство?

– И лекарство.

– Чёрт!

Леннон закрывает глаза и укладывает свою голову на затылок.

– Лучше бы тебе не приходить сюда, Белоснежка…

Мысли у меня тяжёлые, пока грею воду на печке в срубе. Печку эту придумал и построил Умник. Сейчас он лежит там, в хижине, полуживой, и никому нет дела. Печку топят, греются, готовят в ней, а о том, что он вот уже половину суток не приходит в себя, даже не знают. Боятся заразиться. Это понятно.

Альфа всё время крутится рядом. Куда ни пойду – он вечно смотрит в мою сторону. Как клещ, ей богу. Удивительно даже, как это он не заметил, когда я навещала парней в лазарете в первый раз.

На помощь приходит Цыпа – она загораживает его лицо, и долго что-то ему объясняет. Мне хватает этого времени, чтобы перебежать от сруба в лес, а оттуда уже легко и просто к лазарету.

Леннон спит и не просыпается, пока я смазываю его губы. Но стоит мне пересесть поближе к Унику, как он вдруг выбрасывает руку и хватает меня за плечо. От испуга я так сильно подскакиваю, что моя маска спадает мне на шею. Я, конечно, сразу же леплю её обратно.

– Ты бросила меня… вышвырнула, как кусок дерьма… – говорит Леннон.

– Нет! Я не бросала, я просто хотела жить отдельно!

– Отдельно… да, ты говорила «отдельно»… И ещё ты сказала, что жалеешь, что связалась со мной…

Такого я точно ему не говорила.

– …тебя тошнит от того, как я ем, как сплю, как занимаюсь с тобой любовью… липкий… так ты сказала… Липкий и грязный… и квартира моя под стать мне… шкатулка для шлюх… так ты сказала, а чего теперь пришла?