Он беспокоился, чтобы она не замерзла. И именно когда я его обнимала, он с сожалением сказал, что нельзя…

«Тебе нельзя»… — вот дословно.

Ей нельзя, не ему.

Нежность, забота и эти слова — все указывало на то, что он представляет рядом с собой другую женщину, которая или тяжело переносит беременность, или вообще на последнем сроке.

Ей нельзя.

Ему можно.

Возможно ли, что именно поэтому рядом с ним я? Просто временно заменяю ту, которую надо беречь.

Первый порыв — растолкать Фрола, спросить у него прямо и тут же уехать, но прислушиваюсь и понимаю, что дыхание ровное, он действительно крепко спит. А с учетом, как поздно мы легли, и каким беспокойным был его сон…

Не решаюсь будить.

Несмотря ни на что, очень хочется прикоснуться к нему, обнять, притвориться, что ничего не было, просто мне тоже что-то приснилось… И чтобы избежать этого искушения, я тихонечко поднимаюсь, закрываю дверь в комнату, принимаю прохладный душ, который не освежает, одеваюсь в свою одежду и перебираюсь на кухню.

То, что теперь халат не тянется шлейфом по полу, не приносит ожидаемой легкости. Кофе, который варю, не приносит привычного удовольствия — горчит. Даже с двумя ложками сахара, которые добавляю, чтобы убить эту горечь. Пытаюсь перебить вкус конфетами, но такое ощущение, что жую просто расплавленную фруктозу. Даже название на коробке проверяю — нет, хорошие, я такие люблю.

Выключаю свет, подсаживаюсь к окну, и бездумно наблюдаю за тем, как в воскресенье нехотя просыпается город. Всего в двух окнах загорается свет, и тут же нерешительно гаснет. Даже рассвет сначала выпускает красную полосу, а потом растягивается сизыми, светлеющими пятнами в небе.

И чем светлее становится за окном, тем я отчетливей понимаю, что нет, не верю. Не может мужчина, который так заботится о своей женщине, даже если ей временно и нельзя, открыто заводить и бросать одну любовницу и тут же заменять ее новой. Даже с учетом того, что мы договаривались о необременительных отношениях, что в этой квартире он не живет и что у него где-то за городом имеется дом, я просто не верю, и все.

Если он так оберегает женщину, что даже прикоснуться боится, чтобы не навредить, как он объяснит ей то, что его нет рядом с ней целых три дня?

Если только она не в больнице…

Предполагаю и тут же отбрасываю этот вариант, как нелепый. Если она так ему дорога, он бы все равно был рядом с ней, хотя бы раз, пусть только раз, но проведал. А он был со мной — на свидании, дома, в клубе и на работе. Неотрывно со мной. И не хотел, чтобы я уезжала.

Вроде бы все мысленно раскладывается по полочкам, все логично и правильно, если только…

Если только эта женщина не находится на лечении, например, за границей, куда при состоятельности Фрола отправить ее проблемы не составляет.

И пока она далеко…

Не хочу верить, пытаюсь изгнать эти мысли, но они как отрава медленно расползаются — к самому сердцу. Сжимают его тисками — не вырываться, душат, гонят на улицу. И я поджимаю пальцы ног, чтобы не сорваться в трусливый забег — без слов, объяснений и ненужных, жалких прощаний.

Потому что я не хочу вот так.

Я очень хочу верить мужчине, который спит сейчас в комнате. Хочу верить в то, что оговоренные условия наших с ним отношений — это единственная разделительная черта между нами.

А еще мне очень хочется стать к нему чуточку ближе, увидеть его глаза, когда он проснется, ощутить его прикосновения, когда где сон и явь разобрать еще сложно и понять, почувствовать — кого он все-таки обнимает на самом деле.

Меня.

Или ту, которая тревожила его сны.

Утренние тени согласно раскачиваются, словно одобряя мое решение, когда я направляюсь в комнату. И все уже кажется надуманным, перекрученным, отголоском моего беспокойного сна.

Крадусь тихонько, чтобы дать мужчине выспаться, застать его спящим, и позволить наконец себе то, что безумно хотелось, и вдруг…

Не сразу понимаю, что этой за звук — как тихий шорох, щелчок. Не могу разобрать, откуда он доносится, а когда определяю, застываю на месте, глядя на дверь квартиры, которая медленно открывается в полутемном пока еще коридоре. Затаив улыбку, готовлюсь предупредить Макара, чтобы был тише, не будил старшего брата, и совершенно теряюсь, когда вместо парня вижу в дверях какую-то женщину.

Я понятия не имею, кто это и как реагировать на ее появление, поэтому просто стою. Стою и молчу. Посматривая на дверь комнаты, где спит Фрол. Если бы он ждал гостей, он бы предупредил? Не знаю. С другой стороны, это точно не взломщик.

Женщина невысокая, полненькая, несуетливая. Она бросает у зеркала ключи от квартиры, снимает обувь, хорошо ориентируясь даже без освещения, а потом или услышав мое дыхание, или почувствовав, что не одна, разворачивается ко мне, всматривается и шарахается назад с громким вскриком.

— Матерь Божья! — крестится, изо всех сил вжимаясь в стену у себя за спиной. — Спаси и сохрани, заступница! Услышь меня, Пресвятая!

И в то время как у меня от удивления глаза округляются, у нее они закрываются не только ресницами, но и ладонями.

Нет, ну я бы поняла, если бы она увидела меня вчера после клуба…

— Кхм… — прочищаю горло и негромко, чтобы не напугать женщину еще больше, миролюбиво говорю: — Доброе утро.

Одна ладонь отъезжает в сторону, и на меня с сомнением смотрит один глаз, то ли проверяя, есть ли уже ощутимые последствия после молитвы, то ли пытаясь разобрать: действительно ли утро такое доброе, как я сообщаю.

Так и стоим.

Пока из комнаты не выходит Фрол и, обозрев нашу композицию, включает свет в коридоре.

— Ох… — выдыхает женщина, но не от восторга при виде мужчины в боксерах.

На него она даже не смотрит.

— Да я просто увидела, в темноте же, фигурка, волосы темные, длинные… — бормочет на выдохе женщина, не сводя с меня взгляда, и показывает руками, повторяя. — Волосы длинные…

— Да уж, понимаю, — пытаюсь разрядить обстановку, бросив быстрый взгляд на мужчину, — в этом доме это явление непривычное.

Женщина окончательно расслабляется.

— Вы простите, — кается она, — просто не ожидала. Привыкла, что здесь обычно нет никого. А тут…

Она замолкает, наконец, взглянув в сторону мужчины.

— Уж вы бы предупредили, Фрол Константинович, — мягко сетует она. — Я бы и не пришла сегодня, не помешала вам.

— Честно говоря, я забыл, по каким дням вы приходите, — усмехается он. — Доброе утро, Валентина Петровна.

— Вот теперь действительно доброе! — соглашается женщина, бросая в мою сторону одобрительный взгляд. — А то я ж говорю, темнота, привыкла, что никого, а тут гляжу, и так…