В ушах от постоянной беготни.

Моя судьба, как уходящий поезд:

Умри в рывке, а лучше догони,

Запрыгни на последнюю подножку,

И рухни на свободные места,

И выясни, передохнув немножко,

Что в спешке перепутал поезда…

1984, 2014

Жил, ел, работал, занемог,

Испробовал лекарства все…

И вот короткий некролог

На предпоследней полосе.

В строках – почет его трудам,

Родне – сочувствие в беде.

А между строк: «Все будем там,

Еще никто не понял, где…»

Октябрь 1984

В глазах упрек или досада,

И губы, сжавшиеся в нить.

Но я любил ее когда-то

И мог бы до сих пор любить.

Все было молодо и глупо:

Скамейка. Трепетный вопрос.

Ответ. Податливые губы.

И запах вымытых волос.

…И вот она с ухмылкой странной

Глядит из-под тяжелых век,

Как будто темной, стыдной тайной

Мы с ней повязаны навек…

1984, 2014

Конечно, числа, даты, юбилеи —

Символика, условность, этикет,

Тогда зачем я сердцем холодею

От мысли: мне сегодня тридцать лет!

Но жизнь идет. В загулах и заботах

Мотыжу невеликий садик свой.

А кто-то, строгий, щелкает на счетах,

Насмешливо качая головой.

День миновал – веселый или тяжкий —

Забудется, водою утечет.

Но белые и черные костяшки

Всему ведут неумолимый счет.

Сегодня в сердце – хмурая усталость,

Назавтра – молодеческая прыть…

Что там, на счетах?

Сколько мне осталось?

Узнать бы, разрыдаться и забыть.

12 ноября 1984, 2014

Ну, поместит стихи журнал,

Ну, пролистнет стихи читатель,

А ты мыл слово, как старатель,

Ты потрясти весь мир желал.

Иль удивить. Хотя б слегка,

Но все удивлены настолько,

Что от стихов не стало толку —

Непочитаема строка.

Все это понимают,

но

Прут в мир стихи, друг другу вторя.

Так в кризис жгут в печах зерно,

Так молоко сливают в море…

1984

Я был к нему не то что равнодушен,

А, мягко выражаясь, не влюблен.

Вино, табак, литературный ужин.

Кричит поэт. Орет магнитофон.

Заветное свое стихотворенье

Пииту декламирует пиит,

Не слыша, как в предвечном озверенье

Похмельный Гамлет песенки хрипит.

1984, 2014

Небосвод погас, вспыхнул и погас.

Снова на душе светлее.

Буду ждать тебя я в последний раз

В кипарисовой аллее.

Припев:

Только прошу тебя, не плачь!

Только прошу тебя, не плачь!

Я задержу в своих ладонях твою руку.

Ты слышишь, гипсовый трубач,

Старенький гипсовый трубач

Тихо играет нашу первую разлуку.

Шепчет нам «прощай» темная река.

Отражая звездный трепет.

Что любовь порой может быть горька,

В юности никто не верит.

Припев:

Только прошу тебя, не плачь!

Только прошу тебя, не плачь!

Я задержу в своих ладонях твою руку.

Ты слышишь, гипсовый трубач,

Старенький гипсовый трубач

Тихо играет нашу первую разлуку.

Расстаемся… В том

нашей нет вины.

Потому еще больнее.

И в последний раз солнышко луны

Светит нам в конце аллеи.

Припев:

Только прошу тебя, не плачь!

Только прошу тебя, не плачь!

Я задержу в своих ладонях твою руку.

Ты слышишь, гипсовый трубач,

Старенький гипсовый трубач

Тихо играет нашу первую разлуку.

1985

Качнулось вправо здание вокзала.

И он сказал, взглянув на небосвод,

Где в красных тучах солнце исчезало:

«Как этот день, так наша жизнь пройдет!»

И водки мне налил.

С толпой народа

Уплыл перрон, похожий на причал.

«Закат – лишь только повод для восхода…» —

Подумал я, но, выпив, промолчал.

1985, 2014

Наверное, археолог грядущего,

с трудом раскопав наше время,

напишет в научном отчете:

«Особенно интересна страна,

занимавшая обширные земли

Европы и Азии.

Она оставила после себя

десятки тысяч

изваяний вооруженных людей.

И можно предположить,

что это

была крайне жестокая и

очень воинственная

цивилизация…»

Вот так он напишет о нас,

о Советском Союзе,

едва уцелевшем

в нашествиях, битвах, блокадах…

Иногда я представляю себе,

как буду выглядеть на смертном одре.

Попросту говоря, в гробу.

Я стою перед зеркалом

и расслабляю мышцы лица,

смыкаю веки, оставив щелку,

растягиваю губы

в куриной улыбке мертвеца.

Для достоверности

надо бы совсем закрыть глаза,

но тогда меня не станет

в зеркале…

Свежая весенняя трава

появляется не на голой земле.

Сначала

меж прошлогодних стеблей

проткнутся зеленые шильца ростков.

Потом бурое былье

минувшего лета

переплетется с новыми побегами.

Наконец,

через неделю, другую —

прошлогодний подшерсток