— Мой анус?

Я вздыхаю. Вряд ли я бы сейчас стал говорить о своем анусе, не так ли? Я не позволяю этим словам покинуть мой рот. Глубокий вдох…

— Да, мистер Бонн, ваш анус.

Реакция мистера Бонна, вцепившегося в пряжку ремня, говорит мне о том, что об этом не может быть и речи. Я, невпечатленный и уставший, переношу вес тела на левую ягодицу и опираюсь на подлокотник, словно моему телу тяжело находиться в вертикальном положении.

— Я не могу эффективно лечить то, что не вижу. Вы ведь это понимаете?

Спустя две минуты дальнейших дебатов и дискуссий о том, чтобы показать мне анус, я понимаю, что мистер Бонн не собирается сдвигаться с места. Он считает, что у него глисты, поскольку зуд усиливается ночью, и хочет получить рецепт на мебендазол, антигельминтный препарат.

Мне интересно узнать, что, по его мнению, я должен был различить на этом селфи, но у меня нет на это энергии, ведь мой мозг до сих пор в Марокко. Стараясь скрыть раздражение, я объясняю, что он может купить данный препарат в любой аптеке. Рецепт не требуется. Он удивляется, услышав, что лекарство будет стоить дешевле рецепта на него. Мистер Бонн говорит, что он якобы не платит за рецепты на лекарства. Я уверен, что это чепуха. Пролистав его карту, я убеждаюсь, что это действительно чепуха: он не входит ни в одну из десяти категорий пациентов, освобожденных от оплаты рецептов. Я объявляю ему об этом, и он, к счастью, со мной не спорит. Маленькая милость с его стороны.

Пожимая ему руку, я говорю, чтобы он вернулся, если лечение ему не поможет. «Но в таком случае будьте готовы показать мне свой анус», — говорю я. Это требование, а не просьба. Когда дверь за ним закрывается, я обхватываю голову руками.

Никто, абсолютно никто не должен произносить слово «анус» так много раз в мой первый рабочий день.

Среда, 20 февраля

Я взорвусь, если еще раз услышу о поставленных перед нашей клиникой задачах. Подам заявление на увольнение и убегу отсюда в лучах народной славы. Напоминания о них в электронных письмах. На собраниях вроде того, с которого я только что выполз. На таких встречах из меня методично выбивают всю радость от работы, а каждую задачу разбивают о мою голову. И, конечно, я слышу о них тихие напоминания от коллег в коридорах.

Мое любимое напоминание я получил вчера в середине дневного приема. Мне пришло срочное смс от доктора Фила, в котором он спрашивал, почему я не провел осмотр стоп пациентки (в рамках ежегодного скрининга диабета второго типа) вчера, когда она пришла ко мне на прием. Знаете, доктор Фил, поскольку пациентка пришла обсудить со мной интрижку мужа и разрушение ее семьи на миллион крошечных фрагментов, с моей стороны было бы странным попросить ее (пока она обливалась слезами) сбросить туфли и стянуть носки, чтобы я пощекотал ее стопы монофиламентом[19].

Чтобы. Соответствовать. Поставленным. Задачам.

Конечно, рациональная часть моего мозга (мне кажется, с каждым днем она становится все меньше) сочла такой ответ слишком агрессивным, поэтому я просто проигнорировал сообщение и удалил его. Путь к самосовершенствованию продолжается. Цели, которые так меня раздражают, называются целями по качеству и результатам лечения, и их достижение позволяет клиникам вроде той, где я работаю, получать дополнительные деньги и, очевидно, улучшать качество работы с пациентами. Например, если бы у нас было двести пациентов с диагнозом «гипертония» (высокое артериальное давление), то клиника получила бы дополнительные деньги при условии, что нам удастся нормализовать давление у 90 % из них так, чтобы оно было ниже 140/90 мм рт. ст. Если бы мы нормализовали давление только у 89 % пациентов, то клиника не получила бы дополнительных средств.

Меня не смущает само намерение. В конце концов, снижение артериального давления снижает риск сердечно-сосудистых заболеваний и смерти. Однако меня смущает, что нас не поощряют за достижение лучших результатов для пациентов за счет профилактики: например, нам не платят за каждого пациента, у которого нет гипертонии, благодаря тому, что мы продвигали физическую активность, диету с низким содержанием соли и успешное управление стрессом. Фокусироваться на пациентах, у которых давление уже повышено, неправильно, поскольку, вместо того чтобы решать уже существующую проблему, желательно изначально не допускать ее возникновения. Чтобы противостоять этому подходу, терапевты уделяют все больше внимания разнообразным социальным мероприятиям от садоводства и кулинарии до знакомств для одиноких людей и советов по здоровому питанию и спорту. По моему мнению, мы душим пациентов своими поставленными задачами в самые смутные, неприятные и непонятные для них времена. Мы заставляем их приходить на консультации, где им нет места.

Я стал терапевтом, чтобы помогать людям, а не ставить галочки ради дополнительных денег.

Четверг, 21 февраля

Утром я открыл электронный ящик и увидел еще одно письмо о поставленных задачах.

С днем рождения меня!

Понедельник, 25 февраля

«Вы не можете водить машину, работать, находиться в ванной один, ходить плавать в одиночестве, залезать на лестницу без присмотра, — я делаю паузу, — и заниматься чем-либо в этом роде». Питер смотрит сквозь меня. Для него это кошмарный понедельник. Я почти вижу, как мои слова оседают у него в голове.

Поднятый ил на морском дне.

Я сижу напротив него в разгар оживленного приема, наклонившись вперед и положив руки ладонями кверху. Я просто жду его реакции. Ничего. Я даю ему больше времени. Такие новости всегда шокируют. Пластырь можно отдирать либо медленно, либо резко, — я всегда делаю это резко. Я покашливаю. Этот не слишком тонкий намек заставляет его взглянуть на меня.

«Вы понимаете, что я вам говорю?»

Он кивает. Я прищуриваюсь, не веря ему. Я знаю, что он слышит меня, но, судя по языку его тела и молчанию, не уверен, что он меня понимает. У Питера был эпизод потери сознания, когда он шел в ресторан с женой на прошлой неделе. Он его не предчувствовал (предупреждения, например головокружения или затуманенности сознания, не было), упал вперед (тело обычно падает назад, если защитный механизм успевает сработать), несколько минут после прихода в сознание не мог вспомнить, где он находится (ему казалось, что он в гараже, где он работает автомехаником), и чувствовал сильную физическую усталость еще три дня.

При обычном обмороке, который происходит, когда артериальное давление падает и кровь перестает поступать к мозгу, такие симптомы отсутствуют. Пока я осторожно сообщаю эти неприятные факты Питеру, он моргает все чаще, выходя из своего мира и возвращаясь ко мне. Я продолжаю, пользуясь его вернувшимся вниманием, и объясняю, что мы не можем исключать другие причины потери сознания, в том числе и припадок. Я вижу, как у Питера в голове загорается лампочка, и, пользуясь возможностью опровергнуть весь этот кошмар, он говорит, что у него точно не было судорог рук и ног.