– Я вовсе не собирался вызывать в ней неприятные чувства.

– Не заводись. Я просто спрашиваю.

– Я только… как бы это сказать… попросил ее дать мне совершать собственные ошибки.

Ребекка расхохоталась. Смех ее проникал в самую душу. Она не только смеялась, как Лорри, но и волосы назад перебрасывала точно так же, а от того, что она с губами делала, у меня даже зубы заломило во внезапной тоске по тому, что я утратил.

– Ты что это на меня так смотришь? – спросила Ребекка.

– Всего на мгновение ты так была похожа на нее.

– О, Ричард! Милый.

Она скользнула ближе ко мне по постели. Тронула мое лицо. Я видел, как приближалось ее лицо, и на какую-то секунду подумал, что она собирается поцеловать меня в губы. Но поцелуй согрел теплом щеку.

– Бедный Ричард, – произнесла она и встала, собираясь уйти. – Между прочим. Жаль, что я не становилась богаче хотя бы на пятачок всякий раз, когда убеждала маму, что мне нужно постигать все самой. Успеха тебе в этом. Но в любом случае надо, чтоб она это слышала. Оставляю тебя. Поспи немного. Спокойной ночи.

И она ушла.

Я еще долго сидел в постели, раздумывая над странной двойственностью. Чем больше я оказывался в окружении людей, тем большее одиночество испытывал.

Я вернулся домой на следующий вечер около восьми часов и наткнулся на Абигейл, сидевшую прямо на ступенях крыльца.

У меня сердце оборвалось.

Желание общаться с людьми во мне болезненно ослабло. Я чувствовал себя машиной, фары которой слишком долго горели на одном аккумуляторе. Я чувствовал, что разрядился так, что мне не один день надо будет подзаряжаться, прежде чем я буду способен хотя бы еще на один разговор с еще хотя бы одним человеком.

И – вот она, сидит себе.

Сколько же времени, подумалось, она сидит здесь? В ожидании разговора со мной.

Я поставил машину в гараж, затем вышел, нажав кнопку для автоматического закрытия гаражной двери за собой. Поднялся на собственное крыльцо у входа в дом, и Абигейл подняла взгляд на меня.

Я сразу же заметил разницу в силе, которая поддерживала ее. Внешне женщина выглядела как Абигейл, но воспринималась как какая-то совсем другая. Огонь в ней иссяк.

– Давно вы здесь сидите, Абигейл?

– Точно не скажу, – последовал едва слышный ответ. – У меня нет часов.

– Меня не было несколько дней.

– Я здесь не несколько дней. Может, час или два. Или три.

– Не хотите ли войти?

– Да, будьте любезны.

Я открыл ключом дверь, мы вошли, и она села на мой диван, сгорбившись так, что по виду сделалась вдвое меньше собственного роста, стала похожа на ребенка. Я предложил ей кофе, фруктовый сок или вина, но она отказалась, покачивая головой.

Я счел за лучшее присесть на край письменного стола лицом к ней, поскольку не ощущал особого желания слишком приближаться к этому новому сгустку энергии – или отсутствия таковой. Тут допустить ошибку было никак нельзя.

– Я все раздумывала, как же это все пошло так ужасно неладно, – сказала она.

– Если так, то вы, похоже, с пользой проводили время.

Абигейл резко вскинула голову. Внимательно вглядывалась в мое лицо, словно пытаясь увериться, что я не язвлю.

– Для меня это много значит, – выговорила она.

– Что именно? – Я и понятия не имел, что натворил.

– Хотя бы то, что вы признаете, что я что-то сделала правильно. У меня такое чувство, будто никто больше за мной этого не признает. Такое чувство, будто я сделалась злодеем и не ведаю, как положить этому конец.

Я глубоко вздохнул. И понял, что следует пойти на риск и подойти поближе. Присел рядом с ней на диван.

– Было время, когда люди видели во мне хорошую мать, – сказала Абигейл. – Да нет, выдающуюся мать. А теперь ни с того ни с сего они относятся ко мне как к чудовищу.

Я снова вздохнул. И заговорил:

– Тут так. Полагаю, было бы странно, если бы я стал пичкать вас советами по материнству. Вам об этом явно известно больше, чем мне. Только… вы когда-нибудь замечали, как легко решать проблемы кого-то другого? И вот что интересно: может быть, я вправе поделиться своим наблюдением на том основании, что я смотрю на лес с разумного расстояния и угла зрения, тогда как вам закрывают весь вид все эти чертовы деревья.

Я видел себя стоящим под дождем у крыльца Изабель, когда она говорила: «Легче понять для кого-то еще, чем понять для себя самой». Хотелось как-то вплести это в свои доводы, но я понимал, что вне контекста во фразе будет не много смысла, а сейчас я едва ли был готов поведать все содержание встречи с Изабель. А то, если честно, и вообще когда бы то ни было. Кому угодно.

– Продолжайте, – произнесла она, все еще уперев взгляд в мой зеленый охотничий коврик. – Я слушаю.

– Как мне кажется, в материнстве две стадии. Одна та, когда вы должны растить и оберегать своих детей. А другая, когда вы должны позволить им самим стать личностями по собственному выбору. Позволить им быть взрослыми. По-моему, некоторые люди по-настоящему отлично ведут себя в одном, но не в другом. Уверен, для этого требуется умение.

– Просто все это случилось так быстро, – заговорила Абигейл. – Я заботилась о ней всю ее жизнь и прекрасно с этим справлялась, все, чего хотела, – чтобы она жила, я думала, стоит ей получить сердце, как все станет идеально, а потом она получила сердце, а потом вышло не так, как я думала.

– Так получается редко, – заметил я. Как мог, сочувственно.

– Для меня все происходило не так постепенно, как для большинства матерей. Вы хоть представляете, до чего это тяжело? Всю свою жизнь выстроить вокруг кого-то, а потом просто обернуться – а уж и следа не осталось. Раз – и все? Безо всякого предупреждения?

Я даже отвечать не стал. Понимал: довольно скоро до нее дойдет. Просто ждал.

По ее лицу увидел, когда дошло. Увидел, как опало ее лицо.

– Ой, верно, – пробормотала она. – Вы представляете.

Я ждал, что Абигейл заплачет. Она не заплакала. Похоже, на это ей не доставало сил. Она просто по-прежнему не сводила взгляда с ковра.

Потом встрепенулась, будто вспомнила о чем-то важном. Долго рылась в сумке (в ней, должно быть, было в чем рыться) и извлекла почтовую открытку. Замахала ею, будто та была живая, а она никак не могла ее в руке удержать. В какой-то миг мне показалось, что я узнал фото горы Уитни.

– Скажите мне, как вам такое? С чего давать кому-то пустую почтовую открытку невесть какого места, где побывала? Какой в этом смысл? Что этим сообщается?

Она тыкала открыткой в мою сторону, я взял ее и взглянул на нее, но безо всякой уверенности – зачем. Если Абигейл говорила, что открытка пуста, то кто я такой, чтоб в том сомневаться? Но мне все равно было любопытно, хотелось подержать ее так, как Изабель держала ту, что Вида прислала мне. Словно бы она несла в себе хорошо оберегаемые секреты и некоторые из них я смог бы извлечь из-под завесы.