Мне Эдди нравится. Мы с ним приятели.

Он старше нас. Лет сорок или пятьдесят. И он индеец. Я имею в виду не типа индиец из Индии, я имею в виду типа американский индеец. Или, думаю, мне следовало бы сказать – исконный американец. Так, наверное, и уважительнее, и правильнее. В конце концов, сколько еще можно держаться названия только потому, что Колумб был идиотом, выискивавшим специи, который даже не врубился, что заехал туда, что и близко к Индии не лежало?

Впрочем, мне надо следить за собой строже, чтобы не отвлекаться.

Короче, Эдди носит волосы, забранные в длинный хвостик, который спускается у него по спине и который он перетягивает в трех местах. Перевязывает кожаными ремешками. Волосы связаны около затылка, но и на концах тоже крепко перевязаны, а еще перехвачены посредине. Так что хвостик тоненький. И черный. А еще у Эдди огромадный живот.

Еще он очень приятный.

Знает, что у нас не много денег, вот и посылает Виктора с поручениями на своем грузовике. Забирать запчасти и всякую всячину. Дает ему этим отработать. И он позволил нам разбить палатку Виктора рядом со своей заправкой. Только я там не могу появляться раньше четырех часов дня, когда заправка оказывается между солнцем и палаткой и появляется хоть какая-то тень. Иначе там – смерть. Буквально. Я вовсе не драматизирую.

Еще Эдди позволяет нам брать лед из своего морозильного агрегата, что, возможно, спасло жизнь мне и наверняка спасло Джекса. Примерно раз в час я окатываю Джекса водой из шланга в сторонке от заправки, а потом кормлю его льдом и держу лед на подушечках его лап – тогда он немного оживает, как поникшее, увядшее растение, когда кто-то польет его водой.

Когда мы вновь выберемся на дорогу, Джекс будет счастливее всех. Да и мы с Виктором сами жаждем того же.

Виктора тут нет, потому как он на работе: ездит по поручениям на грузовике Эдди.

Если бы я захотела, то сидела бы в крохотной лавке-закусочной при заправке Эдди, где есть кондиционер (если б не было, народ не задерживался бы, чтоб купить что-нибудь). Только сейчас я не хочу быть в лавке, потому как там смена гадкой кассирши. А кроме того, там негде сесть. Приходится устраиваться на полу, и покупатели подозрительно косятся на меня.

Добрая кассирша любит собак и пускает Джекса полежать на полу у себя за стойкой, где пса никто, кроме нее самой, не видит. Так он попадает туда, где прохладно. Гадкая кассирша собак не выносит (и, вообще-то, народ их тоже не жалует, коль скоро я уж о том подумала) и говорит, что вызовет на собственное рабочее место санитарную инспекцию, если увидит собаку в лавке.

Я как-то спросила Эдди, зачем он взял ее на работу, и он ответил, что, если б мог, взял бы кого другого с нравом получше, но вряд ли хоть кто-то станет искать тут работу летом.

Я едва себя не предложила поработать. По крайней мере, при кондиционере. Только мы скоро поедем дальше.

Опять я отвлекаюсь.

Так вот, я сидела у Эдди в мастерской, в ремонтном боксе, и болтала с ним. Спиной стену подпирала. Джекс лежал рядом на цементном полу, недавно политом, и спал, вытянувшись на боку в небольшой лужице и высунув язык только что не до пола. В мастерской кондиционера нет, потому как ремонтные боксы все спереди открытые. Зато хотя бы тут мы были в тени. А еще тут крутились два больших вентилятора: все лучше, чем ничего.

Так, возвращаясь к тому, с чего начала.

Я рассказала Эдди все про Эстер и книжку. И он слушал, кивал. А сам склонился над двигателем этого «БМВ». Снял капот, виниловыми шторками прикрыл оба крыла, чтоб можно было положить инструмент, ничего не поцарапав.

– Виктор рассказывал мне, – сказал Эдди, – что тебе сердце пересадили. Я так и не понял, врал он или правду говорил.

– Зачем ему было врать?

– Не знаю, – пожал плечами Эдди. – Я не знаю, зачем кому-то врать, зато знаю, что некоторые так делают. Ты пойми меня правильно. Он, похоже, парень хороший. Но я его плохо знаю. Просто я никогда раньше никого не знал, кому бы сердце пересадили. Это такая редкость.

– Не такая уж и редкость.

– А я думал, что это и вправду редкость.

– Уже нет. Тысячам людей пересаживают каждый год. Вполне уверена, где-то от двух до трех тысяч только здесь, в США. Если только я правильно запомнила. Впрочем, не думаю, что запомнила неправильно. Это много.

Я оттянула немного вниз ворот своей футболки, чтоб показать Эдди верхушку рубца. Он поморщился, будто бы это ему грудь располосовали до половины.

– Уух, – фыркнул он. – И далеко это тянется?

Я указала на место, где рубец закачивался, и Эдди снова поморщился.

– Намучилась, должно быть, с этим вдосталь?

– Ага. Только лучше, чем умирать. – Думаю, мне не стоило бы так говорить, ведь я так никогда и не умирала. Но пересадка точно кажется куда лучшим выходом, чем медленное, но безостановочное умирание.

– О, ты уже умирала, – сказал Эдди. Вновь вернулся к своему «БМВ». – Все мы умирали. И по многу раз. Просто ты не помнишь.

– Может, и так. Ага. Могло быть и так. Хочу пойти взглянуть, насколько сейчас жарко.

– Сто четырнадцать[21], – сообщил Эдди.

– Вам отсюда гигантский термометр видно?

– Ничуть.

– У вас тут маленький есть?

– Никакого.

– Откуда же вы знаете?

– Просто знаю. Я прожил здесь всю свою жизнь и просто – знаю. Спорим, что я не ошибся больше чем на один градус? Не веришь мне – ступай посмотри.

Я поднялась и пошагала из мастерской. Джекс завозился, встал и пошел со мной до открытых дверей, оставляя за собой длинный водяной след, но потом пес остановился еще до того, как я вышла на солнце. На солнце он выходить не хотел. Остановился и стал ждать меня.

Я прошлась по обжигающему асфальту, пока не стало видно гигантский термометр. Я видела и ощущала эти волны жара, мерцающие повсюду вокруг меня. Поджаривающие меня. Я понимала: надо поторопиться и вернуться обратно в тень до того, как покроюсь хрустящей корочкой и хорошо прожарюсь.

Самый высокий в мире термометр – это то, что приносит Бейкеру известность. Кажется, вроде странная штуковина для похвальбы, но, думаю, в каждом месте должно быть что-то. Шпиль имеет высоту в 134 фута[22]. По футу на каждый градус, который термометр должен показывать. Поскольку где-то в 1913 году в Долине Смерти температура достигла 134 градусов[23]. В самом низу начертано: «Бейкер (штат Калифорния) – ворота в Долину Смерти». Выше на шкале высвечивается каждый десятый градус с поперечными линейками между ними.