и показали ее неразрывную взаимосвязь с трудовыми потребностями власть имущих. Руше и Кирххаймер зафиксировали, что практика наказаний служит в первую очередь для поддержания экономических режимов: способы наказания формируются преимущественно под влиянием потребности в рабочей силе.

Так, например, Руше и Кирххаймер обнаружили свидетельства того, что такие виды наказания, как перевозка и галеры, служили в первую очередь для поддержания старого режима. Эти доказательства были спрятаны на виду, в письмах и официальной переписке между монархией и судьями и прокурорами. "Поскольку Его Величество срочно нуждается в людях для усиления своих гребных экипажей, - писали администраторы короля прокурору Парижа в письме от 21 февраля 1676 г., - он просит Вас принять от его имени необходимые меры, чтобы преступников поскорее осудили". В ответ на такую просьбу прокурор Бордо написал: "Вы будете рады узнать, что в этом суде есть двадцать заключенных, которые сегодня утром будут скованы одной цепью и отправлены". Далее Руше и Кирххаймер тщательно проследили, как после промышленной революции тюремное заключение и труд заключенных использовались для того, чтобы помочь договориться о колебаниях спроса и предложения на рабочую силу. Они показали, как тюрьма стала главной формой наказания, когда промышленные изменения устранили необходимость в исправительных домах, и как впоследствии транспортировка использовалась для решения проблемы избытка рабочей силы и удовлетворения потребностей новых колоний. Торстен Селлин подытожил их главный аргумент: "Фундаментально, таким образом, целью любого наказания является защита тех социальных ценностей, которые доминирующая социальная группа государства считает полезными для "общества".

Руше и Кирхгеймер прямо противопоставили себя якобы существующей взаимосвязи между преступлением и наказанием. Их целью, писали они, было "снять" "идеологические покровы и юридическую видимость и описать ее в ее реальных отношениях". Они заявили:

Прозрачная или нет связь, которая якобы существует между преступлением и наказанием, не позволяет понять самостоятельное значение истории уголовно-исполнительных систем. Она должна быть разорвана. Наказание не является ни простым следствием преступления, ни его оборотной стороной, ни средством, которое определяется целью, которую необходимо достичь. Наказание должно быть понято как социальное явление, освобожденное как от юридического понятия, так и от социальных целей.

Руше и Кирхгеймер сосредоточили свое внимание прежде всего на взаимосвязи между практикой наказаний и предложением труда. Их работа породила множество научных исследований, посвященных изучению того, формируются ли наказания под влиянием систем экономического производства и каким образом, что получило в литературе название гипотезы Руше-Кирхгеймера. Суть их гипотезы заключается в предполагаемой связи между преступностью и наказанием.

 

Анджела Дэвис, "Политические заключенные, тюрьмы и освобождение чернокожих" (1971)

Именно эту связь между преступлением и наказанием Анжела Дэвис прямо поставила перед собой задачу "разрушить", начав еще до своего бегства из тюрьмы в 1971 году. В своей блестящей книге "Устарели ли тюрьмы?" Дэвис подчеркнула необходимость "проделать идеологическую работу по разрыву концептуальной связи между преступлением и наказанием". Если бы мы это сделали, - писала Дэвис, - мы бы поняли, что "наказание" не вытекает из "преступления" в аккуратной и логичной последовательности, предлагаемой дискурсами, настаивающими на справедливости тюремного заключения, а скорее наказание - в основном через тюремное заключение (а иногда и смерть) - связано с программами политиков, стремлением корпораций к прибыли и представлениями о преступности в СМИ". По мнению Дэвис, наказание имеет свою собственную логику и функции, отличные от снижения преступности. Наказание конструирует нашу социальную и расовую иерархию.

Теоретическая интервенция Анджелы Дэвис, разрывающая предполагаемую связь между преступлением и наказанием, была подкреплена ее собственным жизненным опытом беглеца от закона и политического заключенного, а также опытом других членов движений "Черная пантера" и "Черное освобождение", братьев Соледад и других политических заключенных. В 1971 г., находясь в тюрьме округа Марин, Дэвис документально подтвердила политический характер уголовного правоприменения в Америке. В своем письме из тюрьмы в мае 1971 г. она писала: "Тюрьма - ключевой компонент аппарата государственного принуждения. . . . Тюрьма фактически работает как инструмент классового господства, средство, запрещающее неимущим посягать на имущих".

Дэвис подчеркнул, что применение уголовного закона используется как инструмент репрессий и форма контрреволюции, выделив "систему "превентивного фашизма", как ее назвал Маркузе, в которой роль судебной и пенитенциарной систем очень велика". Дэвис представила работу полиции как социальное упорядочение, суды - как вспомогательное средство, тюрьму - как основной инструмент или устройство, а тюремную "подставу" - как окончательный акт ликвидации. Она отметила растущее понимание этого среди самих чернокожих и латиноамериканских заключенных: "Заключенные - особенно чернокожие, чикано и пуэрториканцы - все чаще выдвигают тезис о том, что они являютсяполитическими заключенными. Они утверждают, что являются политическими заключенными в том смысле, что в значительной степени являются жертвами угнетающего политико-экономического порядка, быстро осознавая причины, лежащие в основе их виктимизации".

Труды и выступления Джорджа Джексона, Элдриджа Кливера, Бобби Сила и других лидеров движения того времени подтверждали политический характер правоохранительной деятельности. Джексон четко понимал, что квалификация преступлений напрямую связана с поддержанием экономического порядка и отношений собственности и что применение уголовного закона направлено на подавление любой формы сопротивления расовой и экономической иерархии. В своей критике Джексон объединил расовый и экономический аспекты: применение уголовного закона и "главных репрессивных институтов", таких как полиция и тюрьма, служило навязыванию расового капиталистического порядка, который одновременно порабощал цветное население и подавлял политическое сопротивление.

Франц Фанон выдвинул аналогичный тезис о роли полиции как политического оружия для контроля над населением, живущим в условиях колониального господства. Во французских колониях, отмечал Фанон, и с ним соглашались другие, полиция и тюрьмы служили "стержнем" французского империализма. Анджела Дэвис, писавшая из своей камеры в тюрьме округа Марин, подчеркивала эту параллель: "Анализ Фаноном роли колониальной полиции вполне подходит для описания функций полиции в американских гетто". Тем временем Джеймс Болдуин сравнивал положение Дэвис - задержанной, закованной в цепи, изолированной в тюрьме - с положением "еврейской домохозяйки в вагоне, направляющейся в Дахау, или любого из наших предков, закованных в цепи во имя Иисуса, направляющихся в христианскую страну". Болдуин помещал тюрьму и исполнение уголовного закона в реестр политики и военных действий. Он называл женщин и мужчин, находящихся в тюрьмах, "бесчисленными узниками наших концентрационных лагерей - ведь именно таковыми они и являются".

Мишель Фуко,Уголовные теории и институты(1972) иКарательное общество(1973)

Примерно в то же время по другую сторону Атлантики нейтральность наказания оспаривали Катарина фон Бюлов, Даниэль Деферт, Мишель Фуко, Жан Жене и другие.

"Смерть Джорджа Джексона - это не несчастный случай в тюрьме. Это политическое убийство". Так открывается трактат Intolerance Inquiry: Убийство Джорджа Джексона", написанный членами Группы тюремной информации и опубликованный 10 ноября 1971 г., посвященный смерти