— Посмотрим.

Попрощавшись с мамой, я еще посидела немножко, вспоминая, как по звонку Маринкиной мамы сорвалась в больницу вместе с Яной. Никуда меня не пустили, конечно — шла операция, предложили ждать. Я обвела взглядом холл, выискивая — куда бы присесть и вдруг увидела Слава. Почему-то не очень и удивилась. Да, они были разведены, уже не муж и жена, и перед аварией поскандалили — из-за чего я так и не узнала, но я помнила их вместе еще тогда, когда мы собирались компанией. Ироничный, смешливый Слав часто поддразнивал Маринку, а она посылала шпильку за шпилькой в ответ, они хохотали — веселые, красивые, с чувством юмора оба и такие подходящие друг другу даже на первый взгляд…

— А ты что здесь делаешь? — проворчал он, переводя взгляд с меня на Яну: — Ребенка зачем притащила?

— Слава, пожалуйста позвони мне, когда что-то станет ясно, хорошо? Я же уезжаю, а мама Маринки, кажется, с трудом ходит. Неспокойно как-то.

— Знаю, — огрызнулся он, — там уже Валентина.

— А Маринка?

— Маринка…! — буквально вызверился он, отворачиваясь от меня: — Все что будет нужно — сделаю. Черепно-мозговая, лицо изуродовано, — скривился он будто с отвращением и отвернулся к окну.

— Иди отсюда, поздно уже — Яна сонная совсем. Нужно было просто позвонить… — голос хрипнул, будто ему передавило горло.

— Не отвечают, я звонила.

— Она должна была отвезти вас к самолету? — с усилием выдохнул Слав, — я передам Вадиму. Время уточни — сама же не позвонишь?

— Почему? — удивилась я. Нет, сама я, конечно, не звонила бы, но он должен был зайти попрощаться с Янкой. А там уже, как пошло бы… в конце концов, есть такси.

— Вылет завтра в двенадцать с минутами, он знает.

— Но не знает, что Марина тебе обещала…

— Так уже все, Слава, — удивилась я, — зачем ему эти подробности? Теперь ему дела нет…

— Дуры вы! — психанул он вдруг, и, заходив желваками на скулах, неожиданно прошипел: — С х…я ли? Из мухи слона сделать — запросто! А просто ум включить? Идите отсюда. Здесь все провоняло…! — запнулся он и быстро наклонился к мелкой: — Яна, дай щечку дяде Славе и легкой вам дороги.

А Янка испуганно прижалась к моей ноге — он только что повысил голос и доверия к нему, похоже, пускай и временно, но не было.

— Ну вот… и ты, Брут, — хмыкнул мужчина, — женщины… Слушай маму, расти большая.

Выходя из холла и придерживая дверь для дочки, я оглянулась на него. Холл был полупустым — три женщины, перебивая друг дружку, разговаривали через окошко с дежурной, на стульях сидели и тихо разговаривали пожилой мужчина и мальчик лет пятнадцати. И ближе к окну — Слав. Сидел, опираясь локтями в колени и низко склонив голову… Отчаяньем! Вот чем все здесь пропахло — его отчаяньем. Я не знала — что будет дальше. Скорее всего, подключится Валентина. Она была самой взрослой из нас и самой деятельной, с многочисленными связями и просто — правильным пониманием окружающего мира. А что могла бы сделать для Марины я? Ничего… Понимание своего бессилия и бесполезности настроения не добавило.

Весь вечер, беспокойная ночь и утро прошли под знаком беды — Маринкиной и ее мамы Риты. Звонить Рите было страшно — иррационально страшно. Кажется, наоборот — нужно бы показать свое неравнодушие, что беспокоюсь, что готова помочь… ей должно бы стать легче. Правда…? Я сомневалась… сама бы дергалась от каждого звонка, плакала, отвечая на вопросы. Ну, это я. И все-таки… От Слава я и не ожидала известий — оно ему нужно? Мы уже попрощались. Позвонила Валентине и узнала все, что хотела:

— Пока без сознания, прооперировали. Состояние стабильно тяжелое. А стабильно, Ксюша, это уже неплохо.

Ее голос звучал ровно, ей хотелось верить…

— А Рита?

— А Рита сейчас с соцработником, за нее не переживай. Станет известно с Марихой — позвоню, скажу. Все. Удачной вам дороги.

На удивление, после нее позвонил Слав, сказал то же — почти слово в слово. Сухо отчитался и отключился. Я чувствовала себя опустошенной… недоумение, непонимание. Муж… жена… какой смысл во всем этом изначально? Если можно, как они… и при чем здесь мой ум? А потом ставят отрицающий штамп в паспорте и будто по мановению волшебной палочки вы уже — никто. А что тогда было до этого и зачем? Притворство? Привычка? Казалось же — нет роднее и ближе!

Вадим подъехал за три часа до вылета. Сухо поздоровался со мной, расцеловал Янку и унес ее в детскую. Я не мешала ему… им. Было погано, так погано, что я уже и не знала — правильно поступаю или нет? Потом он снес в машину наш багаж, Яну… я молча шла следом… никто, абсолютно никто уже для него. Значит, все верно, все так, как нужно.

Когда пришло время пройти за турникет, он передал мне дочку, скупо напомнил, чтобы звонила раз в неделю, как и договаривались, и рассказывала о ней. И он тоже… как пойдет. Все это говорилось, почти не глядя на меня, так… мельком, вскользь. И ладно. Я и не хотела сейчас, но вспомнила тот его отчаянный поцелуй… ассоциации — обстановка очень похожа. И захотелось хоть что-то исправить, сделать хотя бы на чуточку лучше.

— Спасибо, что отвез и вообще — что все прошло мирно. Извини, что так все вышло, — легко и искренне вырвалось у меня.

— Я… Извини? — прозвучало неожиданно горько.

Дернулось внутри непонятно что… вина, сожаление? А скорее — непонятная злость. Как будто ничего, чем стоило бы возмутиться, он и не сказал… Так что — на колени нужно было? Я встала бы. Легко встала бы, если бы это имело смысл, было бы ради чего.

Мы ушли. Янка оглядывалась, спотыкалась, растерянно спрашивала:

— А папа остайся?

— Ос-тал-ся, — машинально поправляла я.

— Остаёсся папа? А мы не с папом?

— Нет, мы поедем кататься, Яна, — шипела я задушено и улыбалась… улыбалась… Кажется, меня обходили, нас сторонились люди. Я не была уверена, не особо и видела это, смаргивая слезы — много слез. Вообще последнее время много плакала. Маринка говорила на это:

— Ну что тут можно сказать? Фраза популярная, вывод логичный, повторять не буду. Хочется — реви. Хоть что-то из твоих хотелок да исполнится. А чего еще ты хочешь?

— Уехать, — ответила я.

— Дура, — в очередной раз повторила она.

Дура… может быть. Потому что и сама я не могла объяснить почему так рвалась сюда — в тихую норку, спокойную привычную обстановку своего детства? Спокойствие при беременности, конечно, показано. И демонстрировать свой живот тоже было бы для меня смерти подобно. Но Яна любит папу, и он переживал из-за ее отъезда. А я поставила выше всего свои интересы и теперь нужно было сделать все, чтобы это оказалось оправдано.

Следующий день мы устраивались в доме и докупали необходимое. Для этого я одолжила на время коляску у соседей справа. Поговорила с Елизаветой Дмитриевной — вынужденно, потому как была ею грамотно отловлена. И выяснилось, что мама договаривалась о передаче ключей с Сашкиным отчимом и объяснила мой приезд в двух словах, но и за это я была ей благодарна — не пришлось врать и выдумывать. Мы не сошлись с мужем характерами, он позволял себе лишнего…