Повезло в четвёртой по счёту деревне. Первые три были под копирку, но в этой мне сразу показалось что-то неуловимо иначе. Люди те же, в домотканой одежде — это такая серо-коричневая невзрачная, похожая на тряпьё, но на самом деле пипец прочная и ноская — реально можно всю жизнь носить и не сносить. Правда тут и жизни короткие. Длинные юбки, передники и убогие чепчики у женщин, штаны, накидки и шляпы у мужчин (учитывая летний зной и пыль, и шляпы, и чепчики вещь нужная). Смотрят на нашу кавалькаду так же — настороженно, на низком старте, готовые в любой момент дать стрекача врассыпную(и что, что у одного из воинов в руках штандарт графский: а вдруг обман и сейчас хватать/бить/насиловать будут?) Внешне — такие же убогие домишки из говна и палок, кое-где из брёвен, но было аж три строения из кирпича. Грубого, красно-коричневого, угловатого, убого смотрящегося даже издали, но кирпича. Я опознал только церковь. И кстати, почему-то в навершии был не крест, а просто шпиль. Два других дома оставались загадкой, и к одному из них мы и направились.

— Муж сейчас приедет, за ним послали. — Вышедшая встречать нас женщина раскланялась, но не подобострастно, а с горделивой осанкой уважающей себя сеньоры. И смотрела нам в глаза. Без вызова, но в глаза же. — Располагайтесь, ваше сиятельство, сейчас невестки вас обустроят, а дети коней расседлают и напоят.

Да, первым домом оказался дом старосты. Который отъехал смотреть поля — впереди была нарезка наделов, ибо вот-вот начнётся распашка, а разбивка наделов среди крестьян — самая важная часть его работы.

О том, как тут взимаются подати, я понял только в начале похода. До этого не знал, ибо Ричи не заморачивался механизмами формирования конкретных сумм с конкретной деревни; платят и платят. Община здесь — представительство графа/барона на местах, в конкретной деревне, и одновременно полицейский аппарат с коллективной ответственностью налогоплательщиков за сдачу положенного. Староста обычно назначается, но в дальних деревнях селянам позволено иногда избирать его из своих, если граф/барон не против. Задача старосты — нарезка наделов перед посевной, сбор зерна, идущего в качестве подати, и решение мелких хозяйственных проблем селян на вверенной территории. Кто лучше проследит за всем, как не один из самих крестьян?

Старосты были материально ответственны, отвечали спиной и головой за всё, что совершается в деревне. Феодал фактически появлялся наездами, правил суд, если нужно, давал всем люлей, а это обычно всегда нужно, и забирал причитающееся. Последним часто занимался не он сам, а доверенное лицо, правда, в сопровождении вооруженной охраны. Почему вопрос нарезки самый важный? Потому, что все земли при освоении поселения были кем-то посчитаны, с них высчитывалась средняя по больнице урожайность, и берущий надел крестьянин должен был отдать причитающуюся фиксированную часть урожая в качестве подати. Рома не понимал как обозвать эту выплату: оброк — не оброк, налог — не налог. В общем, отстёг сеньору (хозяину) его доли.

Мастеровые не пахали и не сеяли, но могли отдавать свой отстёг как продукцией (если сеньору она требовалась, а только моему личному замку требовалось дофигищща гончарной посуды, мебели, гвоздей, кож, шерстяных тканей, одежды, тележных колёс и всего прочего), так и деньгами. Бондари, горшечники, кузнецы, плотники всегда пользуются спросом на торговых путях, а у нас много торговых путей — мы ж зерновая колония. Часто бывает, за мастеровых подати платит зерном сама община, из расчета что-то там по среднему, но их продукция бесплатно распространяется среди самих крестьян, плюс сами крестьяне от имени общины вместе с излишками своего зерна продают её, имея общинные средства на закупку всяких благостей. Пока мастеровых я видел только в округе замка, но тут, судя по дымам над тыном, когда мы подъезжали к поселению, они есть.

Ах да, конечно же вопрос класса земель. Они-то кем-то посчитаны, и раз в десять-двадцать лет урожайность может корректироваться, но в целом каждый год реальный урожай разный, и всем хочется такую землю, где собрать можно больше, а отдать меньше. Так что сейчас, въезжая в четвёртое поселение, я был не склонен недооценивать роль старост в деревнях и сёлах.

Память Ромы подсказывала, что у нас на Руси в основном использовали барщину — то есть делили поля на барские и свои, и отстёг давали с барского. Тут люди оказались на мой взгляд умнее — зачем барину (феодалу) поле, на котором крестьянин будет работать плохо? Пусть крестьянин на всех полях хорошо работает и имеет свой процент. Пока по отчётам старост получалось, что мне отдают в среднем четыре пятых урожая. Одна пятая — это себе и на посев. Получается… Урожайность десятикратная, сам-десять? Ну, в среднем по больнице?

…Или это только здесь, на плодородном юге так?

И вообще, десять раз это много или мало?

— Ваше сиятельство! — Староста приехал верхом, в сопровождении двух отроков. Просилось это слово, ибо Рома связал его с воинской службой. Это были юноши с воинской выправкой, хотя не воины, и с дубинами у сёдел. У самого старосты к боку был прикреплен кинжал. Не меч, но всё же оружие, которое крестьянам запрещалось иметь в мирное время, то есть когда нет набега степняков.

Мужичонка слез с коня и… Вытянулся передо мной в струнку. Опустив глаза, я увидел обрубок деревяшки, которым заканчивалась одна из его ног.

— Ваше сиятельство! Отставной десятник стражи Олаф Дубовый Щит прибыл! Готов дать подробный отчёт о состоянии вверенной деревни!

Ипать-колотить, ветеран! Не крепостной. И не вольняшка — вольняшки тут проходят как одно сословие, а воины (простые, не феодалы) — другое, более привилегированное.

— Молодец, воин! — вырвалась похвала. Действительно, задорный старикан. А ещё люблю инвалидов, которые вот так никогда не унывают.

— Рад служить вашему сиятельству!

Лицо Олафа было покрыто сетью шрамов, один из них, серьёзный, выделяющийся на фоне остальных, над глазом, рассекал лоб почти надвое. Я показал на лавку во дворе — тут была и такая, в тени беседки, по ранневесеннему времени не зелёной, но оплетённой побегами… Винограда? — Присядем?

— Так точно! — Староста согласно кивнул и заковылял к беседке. В доме разговаривать не хотелось — там слишком сильно пахло вкусностями, что готовили жена старосты и невестки. Квестору указал сесть с другой стороны.

— Рассказывай, Олаф, — довольно усмехнувшись, начал я. — Первый вопрос — почему Дубовый Щит?

— Так ведь, ваше сиятельство, молодым был, глупым. Сделал щит из дуба. Да толстый такой, тяжёлый — еле удержишь. Вся сотня смеялась. Вот и прозвали. Потом сделал нормальный, из ясеня, по руке, но прозвище осталось.

Судя по памяти Ричи, не все деревья нашего мира есть здесь, и есть здесь какое-то количество собственных уникальных деревьев. Но дуб тут точно в наличии. Тяжёлый и неудобный, но прочный.

— Хорошо. Ну, давай по остаткам, сколько ртов и рабочих рук?

— А если, ваше сиятельство, я вам покажу? Заодно по месту и обскажу?