— Возможно и так. Но, как подсказывают мне мои научныеметоды индукции и дедукции, а также небольшой опыт путешествий по вымышленныммирам, мы находимся в продолжении книжки, которое авторы пишут как раз сейчас.Вспомните, джентльмены! В библиотеке последние страницы книги были ещедевственно-чисты! Если бы Стас изменил мир после описанных событий, ну, как втом мирке, с мотоциклетчиками, то книжка была бы написана полностью. Увы,сейчас мы — в воле авторов!

Братья ошалело переглянулись. Логика Холмса былаубийственна, а сомневаться в его честности Стас не рискнул.

— Ну дают! — возмутился Народный Диктатор, неустояв перед фактами. — Понапишут, а мы — расхлебывай?! Совсем что лиобнаглели?! Что хотят с нами, то и делают!

— В общем-то, у вас есть возможность выйти из ихвласти, — вкрадчиво заявил Холмс. — Ведь вы — реальные люди, и вампросто нужно вернуться в реальный мир.

На лице его при этом почему-то появилась легкая улыбка.

— Но если все, что сейчас происходит, придуманодругими, то мы ничего не сможем сделать, пока они этого не напишут, —плаксиво заявил Стас. И посмотрел на злополучные зеленые кресла кровожаднымвзглядом.

— Типичный фатализм сфинксов. — непонятно ответилбрату Костя. Тут позволил вмешаться в беседу и Ваш покорный слуга. Ситуацияявно требовала вмешательства профессионала...

— Простите, джентельмены, меня за самоуверенность, но,являясь в некотором смысле литератором, я хотел бы заметить, что в вашемпонимание взаимоотношений между персонажами и автором за версту виденделитантизм.

Стас потряс головой, и я понял, что для детского разумафраза была слишком витиеватой.

— Продолжайте, мой друг, продолжайте, — вскричалШерлок, — вы редко высказываете свои мысли, зато они как правило блестящи!

Польщенный, я закончил:

— Думаю, мы можем поступать так, как намзаблагорассудится. А авторы будут вынуждены писать именно это. Более того, онибудут уверены, что все наши действия продиктованы сугубо их собственнымифантазией и волей.

— Браво! — восхитился Холмс. Кубатай, подпрыгиваяна кресле, зааплодировал.

Стас почесал затылок. Потом глянул на брата:

— Тогда — домой?

— Погоди, — ответил тот. — Во-первых, надоэтих... которые мебель... расколдовать. А во-вторых, что с этим миром-то будет?Не оставлять же его так?

— А это не моя забота, — ощетинился Стас. —Как написали, так и будет. Что написано пером, не вырубишь топором. А я тутвообще ни при чем! Забросили ребенка в Антарктиду... оставили один на один сКащеем...

— Давай, работай, не увиливай! — нахмурилсяКостя. — Между прочим, кто-то сам собирался стать писателем... книжкуначал сочинять...

— Ладно, ладно, молчи, — вытаращив глаза, пошелСтас на попятные. — Трудно мне что ли? Сейчас. Дядя Кубатай, дядяСмолянин, встаньте, пожалуйста.

ДЗР-овцы неохотно подчинились. Стас щелкнул пальцами, и наместе кресел возникли два джентельмена. Один, хоть и молодой, но лысоватый.Другой, хоть и еще моложе, но толстоватый. Они обалдело оглядывались посторонам.

— Значит, так... господа писатели, — сурово сказалСтас. — Я тут разобрался маленько... вы, как бы, не при чем. Это другиеписаки во всем виноваты, двойники ваши. Они про нас книжки написали. Так что —живите.

— А откуда вы взялись? — разглядывая нашу пеструюкомпанию спросил писатель потолще.

— Объяснять долго, — махнул рукой Кубатай, нервнопоглаживая саблю — скажу лишь, что мы из другого мира.

— Помните, как у Стругацких в «Понедельнике», —встрял Костя, который явно стремился загладить проступки брата, — таммашина была, типа велосипеда...

— Ясно, догадался, — заявил писатель постарше иполысее. — Они из вымышленного мира; из книжки, которую, вероятно, мы ещенапишем.

Костя прыснул, но промолчал. А Стас ехидно произнес:

— Это еще посмотрим, найдется ли у вас время написание.

— Что-что? — хором заволновались толстоватый илысоватый.

— Ну... — начал объяснять Стас. — Я с помощьюсвоей магической силы мир переделать решил, потому что писателям поверил. Отом, что если детям власть дать, они все устроят как надо. И переделал. Ещехуже стало. Все писатели врут. Так что я вас накажу за вранье. Правьте вместоменя!

— Погоди, мальчик, — остановил его писательпомоложе. — А ты эту свою силу магическую тоже нам передашь?

— Не, — ответил Стас. — Нельзя такие вещи,как магия, писателям доверять. Она их портит. По себе знаю.

— Стас, жалко же людей. Как они все это расхлебают... —тихонько сказал брату Костя. Стас вздохнул.

— И чего я сегодня такой добрый? Ладно. Что б вамполегче было, вызову я сейчас к вам всех своих министров и советников.

Посмотрев на Костю, Стас ухмыльнулся чему-то, понятному лишьим, и добавил:

— Включая Тайных! Все. Работайте.

Он повернулся к двери. Кубатай, ехидно улыбаясь, раскланялсяи, подхватив за руку Смолянина, направился к выходу. Следом двинулись и мы,оставив растерянных писателей оглядываться и ожидать появления советников. Задверью Стас остановился, взмахнул руками и сказал:

— Бамбара-Чуфара! Ерики-Морики! Перейди вся полнотавласти к этим двум писакам! И явитесь к ним для доклада все мои советники иминистры! Все разом!

— Садист ты все-таки, — вздохнул Костя.

(Рассказывает Костя)

Произнеся свое заклинание, Стас с блаженным лицом приник кдвери. Я подумал и сделал то же самое. За дверью творилось черт знает что!Свежерасколдованные писатели пытались навести порядок, малолетние советники иминистры орали, ревели и звали Стаса и мам. Гремел бас Решилова, пытающегосявсех успокоить. Обстановка, в общем, была взрывоопасная.

— Ходу! — скомандовал Стас. И мы двинулись от еготронного зала в спальные апартаменты, потому что Стас хотел собрать памятныевещи. Ни Кубатай со Смолянином, ни Холмс с Ватсоном его не торопили — видать,боялись, что может передумать. Кащей, который и впрямь утратил свой западлизм,вяло брел следом.

Шапку Мономаха я Стаса уговорил оставить. Потому что этокультурное достояние этого мира. И усыпанную бриллиантами шпагу, которую ЕеВеличество, королева Великобритании подарила, тоже. А вот свой портрет работыхудожника Вальехо, Стас забрал. Он на нем был очень красивый. Стоял на горномутесе, одетый только в жестяные плавки и ножны от меча, а рядом на коленяхстояла девочка, одетая еще проще. Меч Стас держал в высоко поднятой руке, не топытаясь проткнуть мрачные черные тучи, не то изображая громоотвод. Стас сказал,что портрет повесит над кроватью.