– А научился ли ты бить нагайкой поперек волчьего носа, чтоберешься старших учить уму-разуму? – послышался спокойный голосХонгора. – И не хохочи так: глядишь, пояс развяжется [43].

– Не очень-то почтителен ты к родичам своего хана, –обронил Намджил. – Не больно-то почтителен к гостям!

– Гостям честь в моем улусе, – почтительно склонилголову Хонгор, но от слов Эльбека вздернулся, словно его ожгли кнутом поплечам.

– В твоем улусе?! А я слышал, что ты бросил свой улус иживешь теперь в прогнившем джолуме, где и держишь рабыней эту русскую,подданную великой ханши. Не по-мужски поступаешь ты, позоря русскую пленницу!

– Значит, прежде ханских родичей у нас побывали ханскиесоглядатаи? – со всем возможным презрением негромко произнес Хонгор.

– У тебя слишком длинный язык, Хонгор! – подбоченилсяНамджил.

– Однако он все же коротковат для того, чтобы с утра до ночипеть льстивые песни хану и слизывать пыль с его сапог! – последовалстремительный и злой ответ.

И вновь дружный вздох пролетел над толпою. Почудилось Эрле,будто лицо ей опалило дыхание дальнего пожара, давней непримиримой вражды,уходящей, может быть, в глубь времен.

– Мимо ушей хана не пролетит весть об этих твоихсловах! – выкрикнул Эльбек так громко, что Эрле невольно рванулась всторону и, выдернув наконец руку из его ладони, кинулась к Хонгору. –Давно подозревал владыка владык, что вы здесь, на пастбищах Хара-Базар, водитедружбу с ногайцами и злоумышляете против священной Бумбы и ее пределов. Дажеребятишки, у которых на висках волосы еще не срезаны, знают, что ты, Хонгор,зло таишь на русских с тех пор, как русский нойон обесчестил твой род. Но непо-мужски поступаешь ты, позоря русскую пленницу!

Он не договорил. Кулак Хонгора вонзился в его щеку, и Эльбекрухнул, где стоял.

Лама подхватил полы своего длинного халата и ринулся в круг.

– Остановитесь! Остановитесь! – воскликнул он такимпо-женски тонким голосом, что, как ни была Эрле напугана, она изумленновоззрилась на толстого бритоголового мужчину.

– Преклони колени пред ламой, Хонгор, и пусть он испроситтебе прощение у небесных тенгри, а потом мы отпустим тебя с миром, –приказал, с трудом сдерживаясь, Намджил.

– Но не прежде, чем он отдаст нам эту девку, чтобы владыкаотправил ее к русской ханше в знак своих добрых и миролюбивых намерений! –еле шевеля окровавленным ртом, проговорил Эльбек, отряхивая свой нарядныйбешмет.

Хонгор перевел на него задумчивый взор и вдруг воскликнул:

– Так вот оно что! Как же я не догадался сразу! Ты ведьпришел сюда за нею, Эльбек! Мир с русскими? Как бы не так! Ради этого мира,значит, ты обманом взял ее у сарепских чужеземцев? До меня доходили слухи, но яникак не мог связать концы этой нити, а теперь все понял. Так вот, значит, ктобросил ее умирать в степи от голода и жажды…

– Она сама убежала от меня! – с ненавистью глянув наЭрле, выкрикнул Эльбек и осекся, поняв, что выдал себя, да так глупо, чтоНамджил от досады даже зубами заскрипел. – Но и тебе не достанется она. Иты заплатишь мне за это оскорбление!

– Помолчи, Эльбек! – уже с откровенной злобой выкрикнулНамджил. – Не тебя оскорбил Хонгор. Он нанес оскорбление хану и ответитьдолжен мне, ханскому послу и твоему старшему брату!

– Мои волосы еще черны, – медленно проговорилХонгор. – Мои руки крепки, мои глаза и в пыли видят, когда идет табун, акогда стадо. И я готов сражаться с тобой, Намджил, или с вами обоими, только бывы ушли из нашего улуса и донесли своему хану, что его власть надо мною некрепче вот этого наста!

И он обрушил сапог на хрупкую кружевную корочку талогоснега. Но в тот же миг Намджил, стряхнув с плеч шубу, словно алая молния,бросился на Хонгора, однако тут же рухнул плашмя, отброшенный таким сильнымтолчком, что мало кто смог бы удержаться на ногах.

– Стой, Намджил! Стой, Хонгор! – в один голос крикнулилама и Цецен.

Но этих двоих уже не могла остановить никакая сила. Пастухи,навалившиеся было на Хонгора, отлетели прочь, будто овцы, которых разметалразъяренный кочкар, а на лице у Намджила, поднятого с земли Эльбеком, былотолько одно выражение – смертельной ненависти.

И снова Эрле показалось, что дело здесь не только всиюминутной ссоре, а в чем-то более глубоком, давнем, незабываемом инепримиримом – в борьбе за власть, или землю, или что-то еще, чего она непонимает и не поймет никогда, ибо все здесь чужое ей: и эти люди, и страсти,снедающие их, и даже Хонгор…

Внезапно с нее словно бы слетела пелена. Пелена заботы,ласки, нежности и любви, которой Хонгор окутал ее с первой встречи. И с обжигающей,горькой ясностью Лиза поняла: она не Эрле и никогда не жить ей жизнью Эрле! Онавыздоровела от страха; она больше не боится одиночества; она хочет вернуться ксебе прежней; она хочет уйти отсюда.

Обуреваемая этим внезапным желанием оказаться как можнодальше, Эрле повернулась и пошла было прочь, не разбирая дороги, но чья-то рукавцепилась ей в плечо. И Анзан прошипела, словно змея перед тем, как ужалить:

– Стой! Стой и смотри! Ведь он сражается за тебя… ОЭрлик-Номин-хан, покарай ее за все беды, которые она нам принесла!

Шепот Анзан оборвался коротким рыданием, но она не выпустиларуку Эрле и вынудила ее стоять на месте.

Намджил поднялся с земли и, развязав широкий, богаторасшитый пояс, сбросил алый бешмет, весь измаранный на спине черной землею. Глядяна него, скинул шубу и бешмет Хонгор. И оба противника предстали друг переддругом обнаженными по пояс, явив взорам смуглый торс и тяжелые клубы мышцХонгора и худощавое, подвижное тело Намджила.

Цецен рядом с Эрле озабоченно прищелкнул языком, и та догадалась,что он тревожится о своем брате. Но разве не выглядел Хонгор сильнее и крепчесвоего врага?..

Они схватились.

Эрле приходилось видеть, как боролись калмыки, но там былизабавные игрища, а здесь схватка, жестокая, злобная, не на жизнь, а на смерть,ибо во гневе человек слеп, как бык в ярости. И хотя Эрле ничего не понимала вискусстве боя, она скоро сообразила, почему забеспокоился Цецен: тяжелую силуХонгора быстро утомила верткая упругость Намджила. Не зря он был прозванМолнией! Как ни гнул, как ни давил врага Хонгор, пусть тот даже оставляллопатками след на земле, Намджилу всегда удавалось выскользнуть, вывернуться ипри этом так заломить руку, плечо Хонгора, что по его лицу пробегала судорогаболи и он ослаблял хватку. Все чаще он был вынужден не нападать, а обороняться!