С другой стороны, может, он просто проявил… великодушие? Вылечит ее и отпустит?

Так… ей разрешили вставать… Она опять хочет пить, и, пожалуй, придется попробовать повторить ночной подвиг еще раз.

Но этого не потребовалось. Не успела Сиэлла собраться с силами, как дверь опять открылась и в комнату вошла Лейни. В руках у нее была большая коробка и… трость с набалдашником в виде кленового листа.

– Тебе разрешили ходить, но аккуратно, – с порога заявила Лейни, поставив коробку на пол. – Будешь на трость опираться, если что. В коробке платье. Хочешь одеться?

Силь хотела. Но прежде, чем надевать свежую одежду, она хотела освежить и тело.

Как же сообщить об этом Лейни? Но, кажется, та и сама это понимала.

– В ванной не упадешь? Или тебя посторожить, чтобы не смыло? – хмыкнув, спросила она.

Понимая, что над ней опять издеваются, Сиэлла тем не менее почувствовала, что хочет рассмеяться. Ей же больно!

– Прости… я все время забываю, что тебе даже улыбка сейчас недоступна. Ну так что? Тебя оставить? Через полчаса вернусь и помогу одеться. Или все-таки помочь?

Силь покачала головой. Сама справится.

И она это сделала. Когда Лейни удалилась, Сиэлла с наслаждением скинула с себя испачканную сорочку и юркнула в ванную. Мысль о том, что она переоденется в чистое, придавала силы. Стоя под теплыми струями, Силь старалась не морщиться от неприятных ощущений, потому что тогда стало бы еще больней.

Зато она будет чистой.

Едва не поскользнувшись на мокрой плитке (изумрудно-зеленой и мелкой, страшно было подумать, сколько стоило это богатство), Силь завернулась в полотенце и вернулась в комнату.

Чувствуя себя человеком.

А когда пришла Лейни и помогла ей надеть теплое бархатное платье темно-зеленого цвета, идеально подчеркивающее фигуру, это чувство стало еще сильней.

Туфельки в тон тоже подняли настроение.

– Вот теперь видно, что ты – леди. – Лейни удовлетворенно цокнула языком. – А шрам… шрам однажды перестанет так выделяться. Будешь почти красивой.

Силь благодарно кивнула.

Почти красивой.

Впрочем, ее воспаленные сны подсказали, что она будет делать, еще до того, как она сбежала из дома.

Шляпка с вуалью теперь будет ее постоянной спутницей. Но это ничего.

Сейчас это не главное. Сейчас главное – это понять, что будет дальше. Она твердо решила, что, когда сможет говорить, это будет первый вопрос, который она задаст Нейтану Тинклеру.

Она очень надеялась, что, в отличие от Криса, он на него ответит.

– Ну что, готова к подвигам? Спустишься к завтраку сама? – спросила Лейни, а Сиэлла почувствовала легкий укол паники.

Думать о перспективе разговора с бывшим женихом было легче, чем встретиться прямо сейчас.

С другой стороны, ничто не мешает ему прийти к ней в комнату, если он захочет. Смысла прятаться нет.

– Вот и молодец, – когда Силь кивнула, сказала Лейни, подавая трость. – Я пойду следом. Поймаю, если начнешь падать.

Чувствуя, как у нее засосало под ложечкой, Сиэлла неуверенно шагнула к выходу из комнаты.

Дорога до столовой оказалась трудным испытанием, заставив поминутно удивляться, как же она умудрилась проделать почти такой же путь ночью.

Трость оказалась очень кстати, а еще Силь была благодарна Лейни за то, что та не порывалась схватить ее за руку и помочь. Сиэлла хотела дойти сама. Наверное, потому, что не хотела выглядеть жалкой дурой.

Стол был накрыт на одного. Молчаливая служанка, та же самая, что протирала зеркало в комнате Силь, как раз ставила на стол белоснежный кофейник.

– Все, конечно, жидкое. – Лейни кивнула служанке, и та, не проронив ни слова, вышла из столовой. – Доктор говорил, что через пару дней тебе можно пюре, но я подумала, что можно и сейчас. Ты же не будешь сильно жевать? За три дня, что ты здесь, ты заметно спала с тела, может, от того тебя и качает, что почти не ешь. Пара ложек суфле не должны тебе сильно навредить…

Сиэлла благодарно кивнула. От сердца отлегло: кажется, завтракать она будет в одиночестве…

Так и получилось. Лейни пожелала ей приятного аппетита и удалилась, оставив Силь одну. С одной стороны, поражала подобная легкомысленность, а с другой – куда она уйдет в таком состоянии?

Бульон был легким, а суфле – невероятно вкусным. Очень хотелось еще. Желудок ворчал, не понимая, за что над ним так издеваются, но просить добавки Сиэлла не собиралась.

Выпив чашку кофе, она встала из-за стола, стараясь опираться на трость как можно реже.

Напомнив себе, что хозяин дома лично разрешил ей передвигаться по своей собственности, вышла из столовой и прошла через холл в библиотеку, обнаруженную ночью. Если она предоставлена самой себе, то ведь никто не будет против, если она развлечет себя чтением?

Немного побродив от шкафа к шкафу, Силь немного устала и присела на обитый мягким вельветом стул у шахматного столика. Взгляд ее упал на еще одну дверь, которая, судя по всему, вела не в холл, а в соседнюю комнату.

Надеясь, что не вломится ненароком в хозяйский кабинет, Силь подошла к двери и неуверенно повернула ручку.

Заглянула.

Это был не кабинет, а гостиная. Большой камин, столик, на котором стояло несколько бутылок и хрустальных бокалов, мягкие диванчики… а на возвышении, сияя полированной поверхностью, стоял белоснежный рояль.

У Сиэллы сердце защемило при воспоминании о том, что ее рояль обречен на вечное молчание в доме Винтспиров. Она никогда больше не услышит расстроенный звук си-бемоль малой октавы…

Надо же, она и подумать не могла, что в этом доме звучит музыка… здесь было слишком тихо… молчание будто поглотило все звуки.

Не осознавая, что по ее щекам текут слезы, Силь подошла к инструменту и открыла крышку. Поднесла руку к клавише до-диез и…

– У тебя пальцы дрожат, – раздался позади хриплый голос.

Силь подпрыгнула от неожиданности, обернулась и, потеряв равновесие, плюхнулась на стул. Слезы мгновенно высохли.

Тинклер, стоявший в проеме, выглядел непривычно растрепанно. Кажется, он только что поднялся с постели. Вместо костюма-тройки на нем были темно-серая рубашка и брюки, а глаза не казались Силь залитыми тьмой. Они были запавшими и немного покрасневшими.

Повисло молчание. Нейтан смотрел на нее со странной смесью горечи и упрека, и Сиэлла, пожалуй, даже испытала облегчение.

Так он и должен смотреть. И даже жестче.

– Нравится? – спросил он, и в его голосе Силь почудилось ехидство.

Нравится ли ей? Какая разница?

Он отлип от косяка и сделал шаг вперед. Силь почувствовала потребность съежиться.