в конце концов, Российская Империя в лице Екатерины Великой присоединила Минск и всю Белоруссию к России. На то она и Империя, на то Екатерина и Великая. На Запад не оглядывалась и даже не знала такого нелепого слова как «политкорректность».

Белорусы вообще очень спокойный, доброжелательный народ, и коллектив школы не был исключением. В школе меня приняли без неприязни, по-дружески, класс, как новенькой, конечно, попался не супер-пупер: в середине года его покинула старенькая учительница, которая уже давно перешагнула свой пенсионный возраст. Детишки почти как в первый год моей педагогической деятельности были великовозрастными и маленько подраспустились. Но мне совсем не трудно было привести их к норме: перво-наперво – дисциплина, а уж потом совсем просто. Как-никак, а опыт работы в учительском коллективе у меня имелся, да сама уже повзрослела и, если что, в обиду бы себя не дала бы. Этого и не потребовалось: коллеги были милые и немного по-фигистически настроенные люди. Просто, как в старом анекдоте: если на сиденье стула под русским окажется гвоздь, он встанет, выдернет его, выбросит и выругается, под украинцем – тот выдернет гвоздь и положит себе в карманчик, авось пригодится, если под белорусом, то он встанет, посмотрит на него, потом сядет и скажет: «А можа так и далжно быць!».

Уставала я даже не от работы, а от хождения по театрам, кино и музеям. В Минске были превосходные театры: Национальный Академический театр им.Я.Купалы, Национальный театр оперы и балета, Драматический. В них выступали как местные труппы (прекрасные артисты!), так и приезжающие на гастроли из столицы и других городов. Спектакли в местных театрах велись и на белорусском, и на русском языках. Слушать Шекспира на «бяларускай мове» русскоязычному человеку было прикольно!

Ездила я и в Хатынь и возвратилась оттуда потрясенная. Я думала, что мой Ростов, дважды осажденный, был самым разрушенным и обескровленным городом. Да, это так, но ведь всю Белоруссию надолго подмял под себя ужасающий каток войны, практически все четыре года.

Во все века через эту многострадальную землю пробивались на Русь французы-немцы-шведы. Все кошмары оккупации сначала принимали на себя белорусы.

Вот, побывавши в Хатыни, я вдруг поняла, что пережил этот народ. Комплекс имеет планировку бывшей деревни Хатынь. В марте 1943 г. 149 жителей этого села, из них 75 детей, фашистские каратели согнали в сарай, а потом и 26 домиков этого сельца сожгли подчистую, сожгли просто так, обозленные отступлением. На пепелище остались лишь три березы – символ продолжения жизни и непокорности врагу. Спасся один человек, кузнец, который в это время был в лесу. Его фигура в бронзе с мертвым сыном на руках, кладбище деревень, мемориальные знаки на месте бывших колодцев (ведь их тоже забрасывали трупами людей, мирных людей) – все должно напоминать нам, какая была война, страшная, мерзкая, мучительная!

Уходишь оттуда под мерный звон колоколов и со слезами от проникновенных слов на братской могиле послания-наказа мёртвых живым. Уходишь и понимаешь, как все наши сегодняшние простые мечты, стремления, тряпки – как все это мелко и несущественно.

Такие же чувства у меня возникли после просмотра фильма «А зори здесь тихие…». Один из немногих фильмов, который по впечатлению сравнился с книгой.

Мемориал «Хатынь» – один из наиболее сильных по эмоциональному воздействию памятников Великой Отечественной Войны, такой же, как Пискаревское кладбище, как Мамаев Курган, как мемориалв Ростове-на-Дону – Змеёвская балка.

Может, действительно планетарные катастрофы, землетрясения, войны, пандемии, уносящие миллионы людей и искусственно созданную систему жизнеобеспечения, являются уроком для оставшихся в живых. Победили, или почти победили, холеру, чуму, оспу, научились лечить сифилис – вдруг появились другие жуткие вирусные заболевания! Сколько раз доказано, что войны – не решение проблем! Нет, давайте поубиваем инакомыслящих, инаковерующих, с другим цветом кожи. Если так и будет продолжаться, то человечество, загадив свой дом, несомненно погибнет, несмотря на все технические ухищрения. Грустно все это, господа! Грустно!

После поездки в Хатынь я долго была в прострации и никакие увеселительные заведения не посещала. Посмотрела спектакль Белорусского драматического театра «Чатыра крыжы» – «Четыре креста», и это тоже не прибавило мне настроения. Спектакль-предупреждение об опасности ядерных исследований и вообще об опасности так называемого «мирного атома». Пьеса по своей теме, мне кажется, была однотипна с будущим фильмом «Девять дней одного года».

Окунулась в работу, время шло быстро. Съездила в Ригу, послушать орган в Домском соборе, этот город тогда был полузаграница. Но через несколько месяцев уже заскучала по мужу, по дочке, стала считать дни до встречи со своими дорогими домочадцами. Мне уже не хотелось развлекаться одной, хотя после Щучина я впервые почувствовала, что больше никогда не захочу испытать все прелести гарнизонной жизни.

С учителями в школе, с моими молодыми коллегами, мы настолько сдружились, что при увольнении они мне даже преподнесли подарок – совершенно замечательный и дорогой маникюрный набор (немецкий, извините, импортный!), который очень долго выручал меня в экстренных случаях.

Я продолжала свое заочное обучение в Гродненеском пединституте, где тоже оказались очень милые и доброжелательные люди.

Как и в педучилище, мне достаточно легко было учиться: свои работы я отсылала в срок, писала их грамотно (а в Москве стало так совсем просто: библиотеки, справочники, компиляция!), оформляла аккуратно, даже с долей некоторой изысканности, поэтому мне их ни разу не возвращали на доработку. Да и не в правилах института было возвращать работы, это если уж они совсем никакие. Возвращать – значит, еще раз перечитывать наши изыски, это, знаете ли, себе дороже.

Кроме того, на заочное отделение люди поступали по необходимости, а не от мысли как у меня: «Не получить ли мне высшее образование, а то в анкете как-то неудобно писать «среднее специальное?». Большинство студентов были люди старше моего возраста или даже старше – завучи и директора средних сельских школ. У них не было альтернативы: либо повышай свой образовательный ценз, либо освобождай престижное место молодому коллеге. Тем более учиться можно было до скончания века, хоть до пенсии: повышаешь профессиональный уровень. Повышаете? Повышаю! Вот и лады! – работай дальше. Там я подружилась с замечательной женщиной Зиной, жительницей Гродно. Мы образовали дружный тандем при сдаче экзаменов: преподаватели сами были очень заинтересованы в успеваемости студентов, им ведь тоже не хотелось по несколько раз приходить на пересдачу зачетов и слушать очередную ахинею великовозрастных учеников, поэтому они чаще всего заранее давали нам билеты с вопросами экзаменов, хотя это и не поощрялось.

Мы виртуозно писали к ним шпаргалки, разделив пополам наш труд, а потом нужную запись не менее