Ему стало труднее говорить, но он продолжал, задыхаясь, торопясь:

– Ты должен пообещать мне. Проклятье! Я не хотел, чтобы так получилось. Но если свобода моя в смерти, пускай так.

– Александр, я не могу этого сделать.

– Ты можешь и сделаешь! – Рука его метнулась, как змея в броске, горячие пальцы обхватили запястье Джеймса. – Сейчас ты, Рамзи, пообещаешь мне это. Кунвар станет служить тебе. Слышишь, Кунвар?

– Да, господин. – Слуга оказался рядом, наклонился и серой тряпицей стер с губ Александра кровь.

– Будешь его охранять. Расскажешь то, чего он не знает, если еще осталось что-то… А впрочем… Никто не знает меня так, как ты, Джеймс. Все мои грешки, моих женщин, мои поступки и проступки. Ты знаешь, брат.

Его слова были правдой.

– Александр, это обман и преступление.

– Так стань для меня преступником, черт тебя дери! Я умираю. – Он еще сильнее стиснул руку Джеймса и заговорил серьезно: – Я ни в ком не продолжусь. Вот когда впору пожалеть, что не завел детей! Но ты… Ты можешь быть мной. Даже мое второе имя – твое имя, а фамилию свою ты ненавидишь. Твой титул, твоя свобода, твоя семья. Я никогда ни о чем не просил тебя, Джеймс. Сейчас прошу.

Он помолчал немного. Кровь кипела на губах Александра, в его горле.

Джеймс Рамзи склонился над лордом Уэйнрайтом так, чтобы тот видел его лицо в сумерках, в подкрадывавшейся смертной тьме, и произнес отчетливо:

– Я обещаю, брат.

Той ночью он единственный раз в жизни по-настоящему плакал.

Джеймс молчал.

– Послушай, – сказала Роуз, – я все-таки успела немного узнать тебя. Ты человек чести. Ты никогда не пошел бы на это, если б у тебя имелся другой выход.

– Да, – сказал Джеймс, – выхода у меня не было.

Они долго молча смотрели друг на друга, и ничего уже не стоило произносить – все и так стало понятно. Наконец Роуз глухо проговорила:

– Бабушка не должна знать.

– Она не узнает. – Джеймс оглянулся на дверь, но Эмма не спешила возвращаться. – Роуз, помнишь, я сказал, что однажды попрошу у тебя прощения снова?

– За ложь? – вспомнила она.

– Да, за то, что солгал тебе. Теперь ты знаешь, как именно и в чем. С точки зрения закона я – преступник. Я присвоил имя лорда Уэйнрайта, его состояние, но пользовался всем тем, лишь когда не имелось другого выхода. Это, конечно, не оправдание. Твоя бабушка вправе потребовать справедливости. Ничем хорошим для меня это не закончится, но я готов. Я был готов с того мига, как впервые увидел тебя и узнал, кто ты. Только я… не смог сразу тебе открыться.

– Почему? – спросила она шепотом.

– Потому что я влюбился в тебя. Сразу, там, за капитанским общим столом, во время ужина. Я никогда и ни в кого не влюблялся настолько, чтобы это словно бы жгло меня изнутри – и одновременно возносило к вершинам. – Джеймс провел ладонью по щеке Роуз. – Я решил – ты все равно покинешь меня, когда узнаешь, кто я и что совершил.

– Я никак не могла разобрать, кто ты, – сказала Роуз, – но это было неважно. Как бы тебя ни звали, ты – это ты. Я принимаю твои извинения.

Он моргнул.

– Что?

– Я поняла теперь – все это время не столько титул тебя угнетал, сколько обман. Я принимаю твои извинения, – повторила она, – если ты еще раз скажешь, что любишь меня.

Джеймс засмеялся и прижал ее к себе.

– Я люблю тебя!

– Я тоже тебя люблю, – прошептала Роуз, – хотя и не думаю, что влюбилась за ужином. На палубе, наверное, когда ты за мною вышел.

Не думая ни о чем, он поцеловал ее – и ему было все равно, придет сейчас бабушка Эмма или не придет, или же сюда явится для его ареста весь Скотланд-Ярд в полном составе. Джеймс целовал Роуз, которая любила его таким, каким он всегда был и навсегда останется, – а все прочее, включая мировые катаклизмы и бабушку, не имело значения.

И бабушка все-таки пришла.

– Я ведь просила, – ехидно сказала Эмма, – чтобы вы обошлись без неприятностей.

– Но это очень приятно, – пробормотал Джеймс, явно понимая, что сейчас на его голову обрушатся все кары небесные, и не в силах устоять.

– Если б я не знала, каково это, вряд ли бы вышла замуж дважды, – заявила бабушка и прошествовала к креслу, в которое и уселась, словно королева.

Джеймс и Роуз остались стоять – он просто не выпускал ее из объятий.

– Если я правильно оценила мизансцену, – продолжила бабушка с убийственной иронией, – то вы, молодой человек, претендуете на руку и сердце моей внучки?

– Так и есть, – согласился Джеймс. – Хотя в моем случае, опасаюсь, эти надежды беспочвенны.

– Роуз? – обратилась к ней бабушка.

– Да, Эмма?

– Если этого хитрого лиса посадят в тюрьму, ты будешь приходить его навещать?

Роуз усмехнулась.

– Я попрошусь к нему в камеру.

Бабушка протяжно вздохнула и неожиданно поведала нормальным тоном:

– Я всегда мечтала пристроить Александра в хорошие руки. Но если уж он сбежал и женился на дочке лавочника, боюсь, тут я бессильна. Пусть получает свою свободу и мучается совестью, если осознает, во что втравил друга. А вы, мистер Рамзи… вы, похоже, сможете выйти сухим из воды. Счастье внучки для меня очень важно. Только у меня есть одно условие.

– Все, что угодно, миледи, – ответил Джеймс, явно не понимавший, к чему клонит бабушка. Роуз уже догадалась, о каком условии будет речь, и фыркнула, но не стала ничего говорить – пусть Эмма получит свое удовольствие.

– Вам придется заплатить, молодой человек, за мое молчание, и заплатить серьезно. Я старая шантажистка, а потому и не пытайтесь меня обыграть. – Эмма Уэйнрайт прищурилась, и Джеймс даже присвистнул тихонько, видимо, представив, какой эта женщина была в молодости. – Вы получили соответствующее воспитание и обладаете огромным опытом. Вы умны, настойчивы, но главное – честны и преданны, несмотря на то что оказались втянуты в непростую историю. Таких людей не хватает среди тех, кто облечен властью. Мистер Джеймс Рамзи, я принимаю вас в семью и отныне стану на людях звать внуком – и с гордостью добавлять, что мой внук – граф Дарем.

– До сих пор не могу поверить, что ты договорился, – шепотом сказала Роуз. Она боялась дышать, чтобы каким-то образом не разрушить атмосферу, а главное – не повредить то, что лежало перед нею. Как можно это повредить, если путь преграждает толстое стекло, Роуз не знала, и все равно боялась.

– Подкуп, любовь моя, подкуп и посулы, – заговорщицким шепотом прямо в ухо поведал ей Джеймс. – Ты не представляешь, что можно сотворить с помощью больших-пребольших денег.