И снова меня охватило странное ощущение. Я чувствовал, что вбеспорядочной толпе вокруг меня, среди толкающихся и пихающих друг друга людей,стремящихся придвинуться поближе и при этом остаться на безопасном расстоянии,что-то есть. Никола застыл на месте и не сводил с меня ошеломленного взгляда.

– Продолжайте ставить спектакли, – продолжал я, неотдавая отчета в своих словах. – Пантомимы, трагедии, а если хотите,новомодные пьесы.

Вытащив из кармана пачку банкнот, я вложил ее в дрожащиеруки Рено, а потом рассыпал на мостовой золотые монеты. Актеры боязливо бросилисьих подбирать, а я тем временем внимательно оглядывал толпу, пытаясь определитьисточник странных ощущений. Что же это? Явно не Никола, сердце которого былоокончательно разбито и который стоял неподвижно в дверях пустого и покинутоговсеми театра, глядя на меня полными страдания и муки глазами.

Нет, это было что-то другое, одновременно и знакомое инезнакомое мне, имеющее отношение к силам Тьмы.

– Наймите лучших мимов, – продолжал я тихо, и вгорле у меня клокотало, – лучших музыкантов и художников-декораторов.

Я вытащил еще пачку банкнот. Голос мой постепенно набиралсилу и становился больше похожим на голос вампира. Я видел, что лица окружающихвновь исказились и руки потянулись вверх, но они боялись при мне закрывать уши.

– В своих действиях вы не ограничены ничем. Абсолютноничем!

Я пошел прочь, волоча за собой плащ. Шпага путалась подногами и мешала, потому что я не закрепил ее как следует.

Что-то связанное с силами Тьмы…

Свернув в первую же боковую аллею и бросившись бежать, янемедленно понял, что именно я слышал, что на самом деле обратило на себя моевнимание. Это, несомненно, было то самое присутствие в толпе!

Причина моего внезапного прозрения была проста. Я бежалгораздо быстрее, чем мог бежать любой обыкновенный человек. И тем не менее существо,вернее на этот раз их было несколько, не отставало от меня ни на шаг.

Убедившись в правильности своих предположений, я резкоостановился.

Я был всего лишь в миле от бульвара, на одной из самыхтемных и извилистых аллей. Прежде чем существа совершенно сознательно инамеренно затаились, я все же успел их услышать.

Я был слишком взволнован и расстроен, чтобы играть в ихигры! Был слишком ошеломлен происходящим.

– Кто вы? Скажите же наконец! – как и прежде,обратился я к ним. В окнах соседних домов задребезжали стекла, а смертныевздрогнули в своих покоях. Поблизости не было ни одного кладбища. –Отвечайте, вы, скопище трусов! Говорите, если у вас есть голос, либо навсегдаубирайтесь прочь!

И тут, сам не знаю каким образом, я понял, что они слышатменя и в состоянии мне ответить, если, конечно, пожелают. Я понял, что звуки,которые я слышал, были свидетельствами их близости и силы и что они прекрасноумеют скрываться, когда захотят. Также они умели маскировать свои мысли – чемсейчас и занимались. Следовательно, они обладали разумом и способностьюговорить.

Я протяжно выдохнул.

Их молчание мучило и терзало меня, но гораздо большую больмне причиняло то, что произошло, а потому, как поступал уже неоднократно, яснова повернулся к ним спиной.

Они последовали за мной. На этот раз они действительно меняпреследовали и, как бы быстро я ни двигался, не отставали ни на шаг.

Странное бесцветное сияние, исходящее от них, постояннооставалось в поле моего зрения до того самого момента, когда я достигПляс-де-Грев и вошел под своды собора Нотр-Дам.

Остаток ночи я провел в соборе, укрывшись в темном углувозле правой стены. Из-за потери крови я испытывал страшную жажду, и каждыйраз, когда поблизости оказывался кто-либо из смертных, я чувствовал потягиваниеи покалывание в тех местах, где еще недавно были раны.

Но я терпеливо ждал.

Когда рядом со мной остановилась молодая нищенка с маленькимребенком, я понял, что нужный момент наступил. Увидев засохшую на моей одеждекровь, она с готовностью вызвалась проводить меня в ближайшую больницу. Женщинабыла очень худа и голодна, и все же она обхватила меня своими маленькими рукамии попыталась поднять с пола.

Я пристально смотрел ей в глаза, пока она сама не отвелавзгляд. Я ощущал тепло, исходящее от скрытой под лохмотьями груди. Ее мягкое,сочное тело оказалось в моем полном распоряжении, и я прижался к нейокровавленными кружевами и парчой. Я стал целовать ее, впитывая в себя еетепло, потом откинул с шеи грязные лохмотья и сумел впиться в нее так виртуозно,что спящий ребенок ничего не почувствовал и не увидел. Чуть позже я дрожащимипальцами осторожно расстегнул воротник детской рубашечки. Эта маленькая нежнаяшейка тоже была моей.

У меня нет слов, чтобы описать свой восторг. И прежде,похищая и убивая людей, я испытывал восхитительный экстаз. Но этих двоих я взялв объятиях любви. Невинность и добродетель делали их кровь еще теплее и богачена вкус.

Я смотрел на них, лежащих рядом и прекрасных в своемсмертельном сне, и думал о том, что в ту ночь им не удалось найти спасение подсводами собора.

И я знал, что Сад Зла, который являлся мне в моем видении,вполне реален. Да, в мире существуют законы и понятие неизбежности, но все этоотносится к области эстетики. В диком саду эти невинные души оказались в руках вампира.О мире в целом можно рассказать тысячи разных вещей, но только эстетическиепринципы подвержены изменениям, а такого рода факты и обстоятельства неменяются никогда.

Теперь я мог вернуться к себе. Забрезжило утро, и по путидомой я думал о том, что последний барьер между моими потребностями и остальныммиром разрушен.

Ни одна душа, пусть даже самая невинная, не могла теперьчувствовать себя в безопасности рядом со мной. В том числе и мой любезный другРено, и мой возлюбленный Ники.

Я решил, что все они должны уехать из Парижа. Я хотел, чтобысо стен исчезли афиши и двери были заперты на замок, чтобы внутри маленького,похожего на крысоловку театра, в котором мне довелось познать величайшеедоступное смертному счастье, царили темнота и тишина.

Я думал об этом постоянно, и даже дюжина жертв за ночь неизбавляла меня от этих мыслей и от боли, которую они мне доставляли. Все моиблуждания по Парижу неизменно заканчивались возле дверей театра Рено.

При одном воспоминании о том, как я напугал своих друзей,мне становилось ужасно стыдно. Как мог я так поступить? Неужели только такимжестоким образом я мог доказать себе, что никогда больше не суждено мне статьпрежним Лестатом?