– Месье, – обратилась ко мне сиделка, –сейчас с ней месье де Ленфен. Она настояла на том, чтобы ей помогли одетьсяперед встречей с вами. Попросила усадить ее у окна, чтобы полюбоваться башнямисобора, и видела, как вы пересекли мост.

– Потушите в комнате все свечи, кроме одной, –приказал я, – и попросите месье де Ленфена и моего адвоката выйти.

Роже вышел сразу, следом за ним появился Никола. Он тожепринарядился – на нем был костюм из красного бархата, отделанная с присущим емувкусом рубашка и белые перчатки. Из-за того, что в последнее время он многопил, Никола выглядел похудевшим, можно даже сказать изможденным. Однако отэтого он стал еще красивее. Встретившись с ним глазами, я прочел в них такоепрезрение, что у меня защемило сердце.

– Сегодня маркиза чувствует себя немного лучше,монсеньор, – сказал Роже, – но у нее сильное кровотечение. Докторговорит, что она не…

Он замолчал и оглянулся на дверь комнаты. Я, однако,отчетливо прочитал его мысли и понял, что она не доживет до утра.

– Пожалуйста, монсеньор, уговорите ее как можно скореевернуться в постель.

– Ради чего я стану укладывать ее в кровать? –ответил я. – А если она желает умереть возле этого чертова окна? Кто можетей запретить?

– Монсеньор… – умоляющим тоном прошептал Роже.

Мне отчаянно хотелось послать его к дьяволу вместе с Ники.

Однако со мной происходило что-то странное. Я вышел в холл ивзглянул в сторону спальни. Она была там. Я чувствовал, что во мне что-томеняется. У меня не было сил ни пошевелиться, ни заговорить. Она была там, иона действительно умирала.

Все звуки слились для меня в сплошной гул. Сквозьполуоткрытые створки дверей я увидел изящно обставленную спальню: выкрашенную вбелый цвет кровать под золотым балдахином, такие же расшитые золотом шторы наокнах, – а за высокими стеклами темнело небо с бегущими по нему легкими,чуть золотистыми облачками. Но все это я видел неясно, словно сквозь пелену.Меня не переставала мучить мысль о том, что наконец-то я дал ей ту роскошь, окоторой мечтал, но лишь затем, чтобы она смогла умереть среди красоты ибогатства. Хотел бы я знать, сходит ли она с ума от всего этого или ироническиулыбается.

Пришел врач. Сиделка вышла из комнаты и сказала, что моеприказание выполнено: все свечи, кроме одной, потушены. Я почувствовалсмешанный запах лекарств и розового масла и неожиданно обнаружил, что могучитать ее мысли.

Я ощутил, как слабо пульсирует ее мозг, как все внутри у нееболит. Она ждала меня возле окна, но сидеть даже в таком удобном и мягком,обитом бархатом кресле было для нее сущей мукой.

Полное отчаяния ожидание поглощало все ее мысли, и я моготчетливо слышать только одно слово: «Лестат, Лестат, Лестат…» Но потом услышали другое: «Пусть эта боль станет еще сильнее, потому что, только когда онастановится поистине непереносимой, я хочу умереть. Если боль будет настолькоужасной, что я буду счастлива умереть, я перестану бояться. Я хочу, чтобы онастала достаточно сильной и победила мой страх».

– Месье, – услышал я голос доктора и почувствовал,как он взял меня за руку, – вы не хотите пригласить священника?

– Нет… она не захочет.

Она повернула голову к двери. Если я немедленно не войду,она непременно встанет и, несмотря на ужасную боль, бросится мне навстречу.

Мне казалось, что я не в состоянии сдвинуться с места.Однако, оттолкнув врача и сиделку, я вбежал в комнату и закрыл за собой дверь.

Запах крови…

Одетая в платье из голубой тафты, освещенная льющимся изокна сумеречным лиловатым светом, она была прекрасна. Одна ее рука лежала наколене, другая – на подлокотнике кресла, густые светлые волосы, зачесанные зауши и перевязанные розовой лентой, локонами спадали на плечи. На щеках играллегкий румянец.

На какое-то мгновение она показалась мне такой же, какой япривык видеть ее в детстве. Такой же красивой. Время и болезнь не уничтожилиправильность ее черт, не тронули волосы. Сердце мое разрывалось от счастья, мнепочудилось, что я по-прежнему обыкновенный смертный, что ничего не случилось ивсе у нас действительно хорошо, я ощутил тепло ее присутствия рядом.

Не было ни смерти, ни прежних кошмаров. Мы снова сидим с нейв ее спальне, и она сейчас прижмет меня к себе. Я остановился.

Я успел подойти к ней почти вплотную, когда она поднялалицо, и я увидел, что она плачет. Корсаж сшитого по парижской моде платья тугообтягивал ее грудь, а кожа на руках и шее была такой прозрачной и бледной, чтоя невольно отвел взгляд. Я увидел синяки под ее полными слез глазами и вдругявственно почувствовал запах смерти и разложения.

Но это была она, моя мать, и она сияла от счастья. Для меняона оставалась прежней, и я усилием воли постарался беззвучно сказать ей, чтоона такая же, как и в моих детских воспоминаниях, когда со вкусом и элегантнымизяществом носила свои старые платья или одевалась с особой тщательностью,сажала меня в карете к себе на колени и отправлялась вместе со мной в церковь.

Странно, но в ту минуту, когда я молча высказывал ей своеобожание, я вдруг понял, что она слышит меня и в ответ говорит о том, чтовсегда любила и любит меня.

Таким образом она ответила на вопрос, который я даже неуспел задать. Она понимала всю важность происходящего, но взгляд ее оставалсячистым и что-либо прочесть в нем было невозможно.

Даже если ей и показалось странным, что мы можем беседоватьвот так, не произнося ни слова вслух, она ничем не выдала своего удивления. Яне сомневался в том, что она не осознает всего до конца. Скорее, онавоспринимала происходящее как проявление и следствие нашей безграничной любвидруг к другу.

– Подойди поближе, чтобы я могла как следуетрассмотреть тебя, увидеть, каким ты теперь стал.

Горящая свеча стояла рядом с ней на подоконнике, и янамеренно столкнул ее за окно. Я увидел, что она нахмурилась, светлые бровисошлись на переносице, а голубые глаза потемнели и расширились, когда онаобратила взгляд на мой костюм из шелковой парчи, на украшающие его кружева и нависящую у бедра шпагу с отделанной драгоценными камнями рукоятью.

– Почему ты не хочешь, чтобы я видела тебя? –спросила она. – Ведь я приехала в Париж только ради встречи с тобой. Зажгиновую свечу.

В словах ее, однако, не крылось и тени упрека. Я был здесь,рядом с ней, и этого для нее было вполне достаточно.