Он выбрал видео и запустил воспроизведение.

Комнату наполнил голос, который Зак узнал бы где угодно. Голос, который определял его мечты и его кошмары.

Голос Мюриэль. Голос его матери.

Он узнал ее голос, прежде чем ее лицо.

Лицо его матери.

Ее слова поначалу звучали неуверенно, затем речь становилась все громче.

– Привет, это Мюриэль. Я в порядке и чувствую себя хорошо… я имею в виду, по большей части… Но я скучаю по Заку. Если бы я могла, я сказала бы ему, что люблю его и что со мной все нормально. Я бы сказала ему: мне жаль, что я так долго отсутствовала, но это было к лучшему.

– Какое сегодня число? – спросил мягкий безликий голос.

Мюриэль колебалась, прежде чем ответить. Когда она назвала мужчине дату, что-то словно взорвалось у Зака в голове. Его сердце екнуло в груди.

Запись была вчерашняя. Зак не смел дышать.

– Спасибо. Какой твой любимый цвет и почему? – спросил другой канцелярский голос. Кто-то расспрашивал ее. Кто-то интервьюировал его мать.

– Зеленый, – грустно отвечала Мюриэль, глядя в камеру, – как глаза моего сына.

Видео стало черным. Невозможно, это было невозможно, уверял себя Зак. Должно быть, органы чувств обманывают его.

Как она могла быть живой? Он оплакивал ее. Он похоронил с ней свое сердце и с тех пор обходился без него. Он носил в себе ее смерть в течение последних десяти лет. Невозможно.

Зак поднялся со стула. Он попятился и оступился.

– Это трюк, – выдохнул он.

Время прекратило свой ход, поскольку Зак снова оказался в подвешенном состоянии. Он падал в никуда.

Невозможно. Невозможно. Невозможно.

Он свел брови так сильно, что в голове что-то пульсировало, по левой стороне лица текла слеза.

Митчем закрыл планшет.

– Ты неправильно рассуждаешь, – возразил он. – Это не трюк.

У Зака потемнело в глазах. Он все пятился, спотыкаясь. Он едва держался на ногах, но, повернувшись, побежал. Зак едва успел добраться до ванной внизу, и его начало рвать.

«Невозможно», это слово застряло у него в горле.

Его рвало снова, и снова, и снова. Ему сводило конвульсиями конечности, грудь содрогалась. Он прикрыл рот рукой, посмотрел вниз, моргая, сквозь слезы. Он снова сломлен.

Слово лежало на холодном мраморе. Невозможно.

После посещения Элоизы все долго молчали. Наверное, каждый по-своему перерабатывал в голове впечатление. За исключением Чеда, который ничего не обрабатывал, а только добавлял газу, ускоряясь, и яростно подпевал Зимнему концерту Вивальди, беспощадно гремевшему из стереосистемы.

Они оставили позади границу Вентуры и направились на север через города-сателлиты. Эти придорожные местечки, переполненные наркотиками, усеяли Калифорнию, как зараза, соединяя друг с другом большие, более приятные места, как зараженные вены, ведущие к жизненно важным органам. Именно в одном из таких городков они остановились на заправке.

– Каждый из вас получает лимит на расходы в пять долларов, что включает в себя ужин! – рявкнул Чед.

Ника заметила, как среднеамериканская пара пришвартовалась к ближайшей к ним колонке и наблюдала за ними, от любопытства разинув рты, набитые чипсами «Принглс». На бампере их полноприводного джипа красовался стикер «Труби за Канзас».

Чед хмыкнул, бросив взгляд на них, и они быстро переключили внимание на колонку.

«Мы должны производить впечатление очень странной семьи, – подумала Ника, – высокий, грязный байкер, его четверо детей-подростков и лимит в пять долларов на нос, чтобы поужинать на заправке».

Через несколько секунд Ника поняла, что чувство голода одержало победу над ее гордостью и желанием ничего не брать у мерзкого типа, поэтому она получила свои мятые пять баксов. Ребята направились на станцию.

Ника сразу встала в очередь. Она взяла банку кока-колы, две плитки шоколада и банан. Квинн набирал полные руки батончиков, чипсов и крекеров; поймав ее взгляд, он улыбнулся, и от этого его приобретенные под мексиканским солнцем веснушки поползли вверх по носу.

Он вручил ей десятидолларовую купюру.

– Нужны дополнительные фонды?

Ника покачала головой и посмотрела на него с порицанием.

– Я надеюсь, ты не у Чеда их вытащил.

– Я бы никогда не посмел! – распахнул Квинн свои синие глаза с притворной детской невинностью.

Она обратила внимание на проход с конфетами. Интеграл нависал над журнальной стойкой, в которой имелась небольшая секция комиксов. Ника заглянула через его плечо.

– Я пытаюсь решить, накормить ли мне свое тело или душу, – поведал он с такой глубокой тоской, что Ника рассмеялась.

– Ничего смешного, – проворчал он.

Ника похлопала его по плечу.

– Я думаю, тело будет лучшим выбором на данный момент.

Что-то блестящее над головой Интеграла привлекло внимание Ники, и она, взволнованно вскрикнув, потянулась к искрящемуся предмету.

– Снежный шар! У меня их целая коллекция была.

Ника встряхнула стеклянную луковичку и с удовлетворением наблюдала, как снег кружится и оседает на пластиковой горной цепи. Основание снежного шара гласило: Big Bear – название горнолыжного курорта. Здесь были также снежные шары, посвященные Лос-Анджелесу, Сан-Диего и Голливуду. Ника положила сувенир на место.

– Раньше я покупала по одному в каждом городе, где мы останавливались или жили, – объяснила она. Интеграл слушал ее, не отрывая глаз от комиксов.

– Так коллекция все еще у тебя?

– Нет, мы слишком часто переезжали для такой тяжеловесной коллекции. Я перешла на магнитики, а затем – на открытки.

Ее коллекция открыток, вероятно, все еще в сумке на молнии, пылится у тети Сони.

– Возьми настоящую еду, – через плечо проинструктировала Ника Интеграла, направляясь к кассе.

Эмбер уже платила. Она взяла йогурт, пачку орехов и бутылку апельсинового сока.

– Ты выставляешь нас безответственными едоками, – поддела ее Ника.

– «Мое тело – мой храм», – сказала Эмбер с улыбкой и в этот момент разразилась сильным кашлем.

Эмбер прикрыла рот рукой. Она выглядела особенно хрупкой и бледной под люминесцентными светильниками заправки. «Как же она похудела», – подумала Ника с беспокойством, потянувшись к костлявому плечу подруги.

Когда конвульсии прекратились, Эмбер взяла свои продукты и с надеждой улыбнулась Нике.

– Мне бы не помешали дополнительные «очки здоровья», как в компьютерной игре, – пошутила она чуть слышным голосом. Сердце у Ники заколотилось.