– Заткнись, – отрезал Чед и захлопнул багажник. – Тебе, красавчик, сон на свежем воздухе тоже не повредит.

– Мне под открытым небом спать не впервой, – возмутился Квинн. – Я просто предпочитаю настоящую кровать, вот и все.

Ника помалкивала.

Ее больше всего беспокоило, не прячутся ли под мостом летучие мыши. Интеграл рядом с ней выглядел удрученным, но Эмбер в каком-нибудь метре от нее сияла от восторга.

– Я целую вечность не бывала в кемпинге! – воскликнула она, когда Чед достал из багажника не один, а четыре спальных мешка (по-видимому, ему частенько приходилось спать не в «замкнутых пространствах»).

Ника не стала спорить – ради того чтобы увидеть Эмбер такой счастливой, стоило встретиться с целой стаей летучих мышей. Рядом с ней Саймон надел маску бывалого туриста и вынес из машины их с Эмбер припасы.

Группа последовала за Чедом под мост. Он бросил спальные мешки на сухую утрамбованную землю, собрал охапку валежника, сложил его в высокую кучу, по бокам привалив это импровизированное подобие кельтского чучела для жертвоприношений четырьмя большими камнями.

Чед удовлетворенно осмотрел свое кострище.

Ника нахмурилась.

– А как насчет лесных пожаров?

Всякого уроженца Калифорнии пугает мысль о зеленых холмах, поглощаемых красным пламенем, вызванным всего лишь одним брошенным окурком.

Он посмотрел на нее с выражением, типа «Я, по-твоему, выгляжу беспечным?».

– Здесь дерево слишком влажное. Принеси сушняка на растопку, – распорядился он, обращаясь к Квинну.

– А волшебное слово? – не спешил тот выполнять распоряжение.

Нике свело желудок, как и всякий раз, когда Квинн донимал Чеда. Она опасалась, что однажды Квинн обнаружит свои зубы разбросанными по земле.

Чед впился в него взглядом, жестокость которого была такой же явной, как морщины на его лице.

– Волшебное слово – это «па-жа-а-лу-ста-а», – поучал его Квинн. – Удивительно, какими невоспитанными стали в наши дни преступники.

Квинн повернулся и исчез в лесу, прежде чем успел получить выговор или пинка за свою наглость.

– Твоему парню стоит изменить свое поведение. Потому что если я вырву ему язык, это может повлиять на ваши отношения, – поделился Чед с Никой доверительным тоном.

Девушка покраснела от грубого замечания и ответила Чеду грубым жестом. Она услышала, как Эмбер хихикнула, когда Ника последовала за Квинном в лес.

Ника нашла его в нескольких шагах, неохотно собирающим сухой валежник.

– Ты не должен так с ним разговаривать. Ты же сам видел, на что он способен.

– Я ничего не могу с собой поделать, – признался Квинн.

Его ирландский акцент становился сочнее и привлекательнее, когда он злился. Ника удивлялась тому, как быстро она к этому привыкла.

Он отбросил назад свои рыжие волосы, его синие глаза блестели, и в них отражались крошечные луны.

– Он сказал, что вырвет тебе язык.

Ника собрала несколько веток, которые выглядели достаточно сухими. Но что она знала о собирании дров? Ее первый и единственный походный опыт относился к случаю, когда они с Дарьей переезжали из штата в штат и их машина сломалась на дороге, очень похожей на эту.

– Было бы очень жаль, – промолвил Квинн, внезапно оказавшийся прямо перед ней, и притянул ее к себе.

Она сделала было слабую попытку вырваться из его рук, но только засмеялась вместе с ним.

Квинн прижал ее к себе, зарывшись лицом в ее волосы. Она чувствовала на своей коже его горячее дыхание, запах корицы от его любимой жевательной резинки….

Когда они вернулись, костер уже полыхал и гудел. Кажется, Чеду нравился большой огонь – пламя так и танцевало в его глазах, когда он смотрел на него с удовлетворением пиромана.

Он что-то жарил над огнем на палочке, которую осторожно вращал против часовой стрелки. На конце ее плавилась, слегка темнея, белая масса. Ника была потрясена, обнаружив, что Чед поджаривает маршмеллоу. Он осторожно стянул клейкую массу с палочки, заправив ее между двумя крекерами, а затем вдавил в этот сэндвич кусочек шоколада. Полученную кулинарную композицию он тут же сунул в рот и аппетитно захрустел. Ника рот разинула от удивления[12].

– Что ты, блин, таращишься? Ну да, я люблю «сморы», и что? – проворчал он, как голодный великан.

Саймон удивленно посмотрел на Нику, как бы говоря: «Ни фига себе! Он действительно ест маршмеллоу!»

Чед бросил ей пачку ингредиентов для приготовления. Ника собрала свой собственный «смор», и передала набор дальше – Интегралу, который выглядел крайне взволнованным этим странным развитием событий.

– Итак, – вновь вступил Квинн, потянув губами липкую нить расплавленного маршмеллоу, – что вовлекло тебя в преступную жизнь? Ника, Интеграл и Эмбер, затаив дыхание, перевели взгляд на Чеда, к которому Квинн обращался. У Ники сжалось сердце. Она предпочла бы, чтоб Квинн просто прекратил донимать байкера. Его поведение было не на пользу никому из них. Но вновь обернувшись в сторону Квинна, увидев, как отблески танцуют на его лице, увидев его выражение, она поняла, что он спрашивает не ради того, чтобы подразнить Чеда. Квинном руководило искреннее любопытство. На самом деле, возможно, Квинн относился к Чеду иначе, чем остальная часть группы, испытывавшая к нему обычное отвращение.

Как преступнику, вору, думала Ника, ему должно быть любопытно, что сформировало Чеда. И что заставило его переступить черту. Что превратило преступника в монстра?

Возможно, Чед был призраком будущего Квинна – Эбенезера Скруджа[13], демонстрировавшим ему образ бездушности, одиночества и упадка. Возможно, именно поэтому он так едко насмехался над ним.

Чед прочистил горло.

– Как сказать по-гаэльски: «Не твое собачье дело»?

– Ладно, – сказал Квинн. – Тогда я начну первым. Мой папа научил меня воровать, когда мне было восемь лет. Мы были бедны, и у меня были изящные детские ручки, потому что, знаете… я на самом деле и был ребенком… Остальное уже история. Мы приезжали автобусом в оживленный Корк, и эти изящные ручки быстро становились чумой главной улицы города.

Чед ничего не сказал.

– Ладно тебе, Чедди! Не будь книгой за семью печатями!

Чед хищно посмотрел на Квинна. Ника была уверена, что Квинну сейчас предстоит путешествие в мир боли, но тот был слишком занят всасыванием тающей пряди маршмеллоу, чтобы заметить реальность угрозы.