Крепчайшая настойка на основе яблочных спиртов включала в себя более восьмидесяти ингредиентов. Янтарно-изумрудная, выдержанная в дубовых бочонках, она сочетала сладость со жгучей горечью и ценилась по весу золота… Знающие люди утверждали, что питие "Изумрудных слез" не только не отнимает здоровья, но даже прибавляет его, причем многократно. Сам Краснов из-за болезни еще не пробовал знаменитую на всю Даганию настойку, но от Алекса слышал, что это настоящая амброзия и нектар, крепостью и сладостью подобный молоку, источаемому сосцами Пресветлой.

Не сказать, чтоб местные сравнения сильно воодушевили Сан Саныча, у которого в прошлой жизни с молоком, а вернее с его усвоением были некоторые проблемы деликатного свойства. Так что на фиг тот нектар, ну его. Другое дело — калгановая настоечка, которую мастерски готовила Катюша. Или, к примеру, "Клюковка" домашняя того же авторства… "А вообще с хорошей "белой" ничего не сравнится," — ностальгически вздохнул герцог, заставляя себя вернуться к действительности. Прием только начинался. "Что там у Барти по плану? Обязательные танцы, обед, после еды плясать будет только молодежь, народ посерьезнее развлечет себя игрой в картишки-шахматульки и прочий бильярд, да… На десерт фейерверк, а после баиньки," — освежил в памяти повестку дня Краснов.

 ***

Порядок королевского бала оставался незыблемым уже более ста лет. Открывался он всегда полонезом. В танце-шествии принимали участие все без исключения приглашенные. Впереди, само собой, его величество с супругой, следом герцог Ингарский с инфантой (славная девочка, хорошо, что не попала в Леорию к тамошним извращенцам), за ними остальные согласно табели о рангах.

После полонеза наступала пора вальсов: даганский медленный вальс, вальс- гавот, вальс-мазурка. За ними следовали леорийская кадриль, па де труа, па де грас и полонез мазурка — особо ожидаемый юными прелестницами, обожающими флиртовать и кокетничать. Мазуркой первая часть бала и заканчивалась. Кавалеры, завершив танец, вели к столу своих партнерш (насчет пожрать и само-собой выпить).

О, что за обеды давались его величеством. Чего на них только не было. Разве что птичьего молока… Хотя в прошлом годе придворный повар исхитрился назвать один из нежнейших десертов именно что "Птичьим молоком." И все же не яства были главными на этом пиршестве, а традиции, по которым объяснившиеся в друг-другу в любви молодые люди могли просить короля об особой милости — благословении на брак. И ведь почитай каждый год находились такие смельчаки. Презрев запреты близких и семейные договоренности, припадали он к стопам его величества, получали разрешение и чуть не бегом отправлялись в дворцовое святилище. Свадьбу играть.

Далее танцы продолжались. Королевский бал завершался котильоном, длившемся несколько часов. Юные красавицы до дыр протирали туфельки, теряли сознание от усталости и любви… Фейерверк смотрели лишь самые стойкие.

Саныч, честно пройдясь с племянницей в полонезе, уселся в креслице и от дальнейших плясок, спасибо болячке, уклонился. Вместо этого он наблюдал за придворными. Очень интересно было не только проверить свою память, но и сравнить личные впечатления с рассказами Алекса. Да и вообще интересно. Можно сказать, познавательно. Хотя и несколько утомительно. Может быть лучше расслабиться и понаблюдать за хорошенькой блондиночкой? Единственной, кстати говоря, в этом зале.

"До чего ж хороша. Совсем молоденькая, стройная, но не тощая. Глазки… Ах, какие глазки у лэри. Как там ее? Маргарет София Анжелика Карр, графиня Фризз. Судя по фамилии род древний. Почему я не помню?" — задался вопросом Краснов. Ответить ему мог только Алекс, но он не отзывался, верный данному слову молчать и не отсвечивать во время бала. "Ну, не важно" — не стал цепляться к хозяину тела Саныч, не сводя глаз с хорошенькой графини.

"Неизвестно насколько умна эта блондинка и умна ли вообще, но пользоваться достоинствами своей внешности она определенно умеет. Вон какой наряд выбрала. Один только цвет чего стоит" — лениво размышлял Сан Саныч.

Темно-серое почти черное платье хитрого покроя так и льнуло к блондиночке, но только до талии. Ниже оно расходилось широкими складками и вроде как менялось. Словно бы какой-то то ли муар, то ли туман струился до самого пола, Краснов прежде такого не видал. Рукава тоже странными были. Поначалу обычные вроде, а от локтя меняются, превращаясь в марево серое, и тоже стекают до пола. Словно крылья стрекозиные… И украшения на девушке необычные — живые цветы в сияющих серебряных волосах и тонюсенькой талии. На фоне усыпанных драгоценностями гостей это выглядит вызывающе. Будто бы говорит всем эта Маргарет София и прочая-прочая: "Я сама по себе сокровище. Запишите это на бумажке, скурите, а пепел с винцом внутрь употребите."

Может оно, конечно, все не так, может Саныч ошибается, но непохожа белокурая стрекозка на остальных в этом зале. Другая она.

Сопровождение, если не сказать свита, у красавицы тоже необыкновенная. Две девицы гренадерского роста — кровь с молоком. Обе в одинаковых золотистых платьях и беретах на буйных кудрях. При них субтильный паренек ангельской внешности, два одинаковых с лица поганца, по которым ремень плачет, чубатый красавчик, смахивающий на секретаря Барти и мрачный зеленоглазый бледный юноша. Хотя по чести все они кроме субтильного ангелочка и чубатого зеленоглазые адепты Земли.

Неподалеку от молодежной компании расположилась в кресле супружеская чета. "Брюсы," — безошибочно распознал Краснов. Спутать закадычного дружка Барти с кем-нибудь еще было попросту невозможно. Жаль, что в последнее время приятели отдалились друг от друга по неизвестным (пока что) для Саныча причинам. "Помирятся еще" — понадеялся он, веря в здравый смысл брата. Кто же на его месте станет отдалять от себя верных людей?

Старшие Брюсы почти не танцевали — следили за компанией зеленоглазых великовозрастных деток во главе с белокурой Маргариткой. Вообще к ней было приковано множество взглядов. Особенно пристально, почти не таясь, смотрел какой-то придворный хлыщ при мундире и повисшей на руке щуплой девице. "Мать моя, — едва не расхохотался Краснов, в тот момент, когда хлыщ повернулся в его сторону. — Это ж Нэд Грир — сухарь, формалист и зануда. Эка его разбирает. Зацепила, видать девочка." Впрочем, он был не одинок. Блондиночка тоже то и дело посматривала в сторону статного обер-секретаря, мрачнея всякий раз при виде висящей на нем девицы. Нет, Маргаритка, само собой, таилась, не показывала вида, но веселилась скорее напоказ. Краснов это видел вполне отчетливо.

"Любовь" — вздохнул он, от души позавидовав молодым. Где-то в глубине души обиженно вскинулся Алекс, напомнив, что они, между прочим, сами не старые, едва достигшие зрелости мужчины. И нечего киснуть в кресле, изображая старого пердуна на покое. Понравилась девица — иди и пригласи на танец. "А не то я сам высунусь, погляжу на Маргаритку сию" — вместе с нахлынувшей тошнотой пригрозил герцог Ингарский, ясно изъявив свою волю. Решив проявить благоразумие, Сан Саныч поднялся и покорно направился прямиком к белокурой красавице: "Плясать, так плясать. Тем более, что мазурка начинается"

***

Бал не радовал: людно, шумно, громко. "Кавалеры назойливы, их шутки, которые полагается выслушивать с легкой улыбкой, плоские и потасканные, руки этих самых кавалеров, лежащие на талии… Поотрубать бы эти руки по самую шею!" — могла бы сказать Софи, но, конечно, молчала, танцевала, выслушивала всяческий бред и кивала благостно. А еще она смотрела. На поганца Эдварда! На этого бесстыдника! Что он вообще себе позволяет?! Почему разрешает своей, с позволения сказать, невесте обвиваться вокруг себя наподобие лианы? To же мне глициния, мать ее. Такая же ядовитая. И платье желтое дурацкое. Совершенно не идет к ней.