Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я чувствовала себя раздавленной и побежденной.
Человек, которого я уважала и любила, угрожал мне. Был готов ради собственного спокойствия и благополучия без сострадания разрушить мою жизнь. Эта мысль причиняла просто невыносимую боль, оставляя в душе ничем невосполнимую пустоту.
Понимая, что помещение всё сильнее давит, а воздуха всё больше не хватает, я встала и понеслась на улицу, осознавая, что ещё немного и слезы из глаз польются градом.
– У тебя неделя, чтобы приехать! ― крикнул он мне вслед. ― Одна неделя, Николь, или можешь навсегда попрощаться с карьерой!
Мак
Услышал, как хлопнула входная дверь и, прислушавшись к шагам внизу, перевел взгляд на часы. 6:40 после полудня.
Наверное, это её самое короткое свидание.
Интересно, что ублюдок сделал не так?
Скрипнул зубами, но решил воздержаться от поступков, о которых в последствии буду сильно сожалеть. Дождался, пока Никки уйдет к себе, а затем сделал ещё одну тягу. Затем ещё одну. И ещё. Убивался физически, чтобы морально стало хотя бы чуточку легче, забывая, что это никогда не помогало. Но каждый раз напористо пробуя снова.
В голову без конца лезли мысли о Никки.
Не хотел, но представлял её с Вудби, понимая, что как бы не открещивался от своих эмоций, они всё равно проявлялись. Я злился. Нет. Был разъярен.
Когда гул в ушах стал почти невыносимым, подошел к краю бассейна и, набрав в легкие воздуха, нырнул. Холодная вода окутала в неосязаемый кокон, расслабила затвердевшие мышцы, но лишь на одно короткое мгновение.
Руки параллельно телу, ноги ― ножницы, вдох ― голова вбок, выдох ― лицо вниз. Я увеличивал скорость, сосредотачиваясь на технике, концентрируясь на дыхании. Наращивал темп, не позволяя себе отдыхать. Ни на секунду не забывая о концентрации и внутреннем самоконтроле. И лишь это помогало отключаться.
Доплыл до края борта, оттолкнулся и, не замедляясь, поплыл в другую сторону.
Повторял давно выученные движения снова и снова. Отталкиваясь, разворачиваясь, двигаясь по нескончаемому кругу. Понятия не имел, сколько времени провел в воде, вылез лишь, когда понял, что окончательно выбился из сил.
Похлопал себя по лицу, отдышался, а затем обернул полотенце вокруг бедер и направился к себе. Переоделся в сухое, на выходе услышав протяжный лай, периодически сменяющийся умоляющим скулежом. Понял, что за всё это время Никки так и не погуляла со своей собакой, поэтому выдохнул и направился к ней.
Дверь оказалась приоткрыта, свет не горел. Соблюдая приличия, я легонько постучал, но ответа не последовало. Войдя внутрь понял, что Никки в комнате нет.
Представил, как она вновь убежала к ублюдку Вудби на очередное свидание и уже собирался уходить, как вдруг услышал в ванной какой―то грохот.
– Никки? ― никто не ответил, поэтому я подошел ближе и, прислушавшись, постучал. ― Раз уж ты так рано вернулась, займи чем―нибудь свою адскую собаку. Она пол дня лает и скулит под дверью. ― Никки снова ничего не ответила, поэтому я постучал ещё раз; уже настойчивее. ― Ты меня слышишь? Или я её на улицу выставлю.
Замок на ручке резко отщелкнулся, а затем Никки распахнула дверь.
– Погуляю. Что―нибудь ещё?
– Да. Мы тебе суп оставили.
– Я не голодна, ― она попыталась снова закрыть дверь, но я вовремя подставил в проём ногу.
Наверное, вел себя, как гребаный мудак. Именно, блядь, как мудак, потому что только мудак мог не понять, что с Никки что―то не так.
Она отвернулась, но я успел заметить её покрасневшие глаза.
– Ты что, плакала?
– Тебя это не касается.
Скрипнул зубами, пытаясь держать себя в руках.
– Вудби тебя обидел? ― она молчала, и я думал, что не получится, что у меня окончательно башню сорвет. ― Никки, он обидел тебя?!
Она резко вскинула голову, и я обомлел.
Её глаза были не просто красными ― они были опухшими. Будто бы она проплакала в этой ванной несколько часов, а я, мать твою, этого даже не знал.
– Я не виделась с Вудби неделю, кретин!
Она вновь сделал попытку закрыться, но на этот раз я резко толкнул дверь, заставив ту с грохотом отлететь к стене.
– С ума сошел?
– Почему ты плакала?
– Это не твоё дело, ясно?
– Никки…
– Не лезь в это, Мак! Оставь меня в покое!
Прокричав это, она пулей вылетела из ванной. И, зарычав, я вылетел за ней.
– Твою мать, Никки, что за детский сад?
Увидел, как она стремительно сбегает вниз по ступенькам и направляется к выходу. Чувствовал, что должен пойти за ней. Просто чувствовал и не мог этого объяснить.
На улице уже несколько часов свирепствовал просто дикий ливень. Он барабанил по стеклам, крыше, стенам ― я слышал каждую его каплю и чувствовал разрастающуюся в нём ярость. Словно не замечая ни холода, ни сырости, Никки выбежала из дома босая, в одном чертовом платье, не взяв с собой ни куртки, ни зонта, ни денег, ни на худой конец ключей от машины. Кинулась под мощную толщу дождя и словно долбанная Харли Квинн рванула к лесу.
– Сумасшедшая девчонка, поранится ведь.
Выдохнув, я бросился за ней.
Но как бы не кричал, она продолжала бежать. Быстро, не разбирая дороги и не оглядываясь. Будто бы не чувствовала, как ветки больно впиваются в кожу. Будто бы всё, чего она хотела ― это оказаться как можно дальше отсюда.
Ледяной дождь хлестал по лицу, ноги скользили по мокрой земле, а сердце тарабанило, как одержимое. Я нагнал её у склона. Поймал, а затем резко развернул к себе.
– Что ты творишь, безумная? ― крикнул, встряхнув её. ― Что творишь?!
Никки зажмурилась и отчаянно замотала головой. Шум дождя заглушал её всхлипы и прятал слезы, но не от меня. Я чувствовал её. Всю чувствовал.
– Посмотри на меня, ― попросил уже спокойнее, но в ответ она лишь вновь завертела головой.
– Я не могу…
– Можешь. Посмотри на меня.
Дрожа всем телом, она неуверенно, но всё―таки открыла глаза.
Маленькая. Беззащитная. Израненная.
Именно такой мне виделась Никки сейчас.
Её сердце и душа выли от боли и обиды, и мои на эту боль откликались.
– Остановись, Никки, ― прошептал я, ― хватить бежать.
Не сводя с неё взгляда, медленно коснулся мокрых волос. Заправил несколько локонов за ухо, ощутив, как пальцы насквозь прошибло электричеством. Даже сейчас, в этот проклятый ливень, воздух между нами был настолько разреженным, что становилось невозможно дышать. Мы оба отчаянно искали кислород, словно рыбы, выброшенные на сушу. И оба понимали, что чувствовали. Как бы настойчиво это не отрицали.