– Выбирай, Софи, выбирай хорошенько.

Однажды она долго не могла определиться с выбором, потом достала шарик, развернула и прочитала:

– Желтый!

– Кто проиграет, тот месяц убирает балкон!

Захлопнув дверцы машины, они побежали в поле: по уговору подходили все оттенки желтого до оранжевого (никаких маргариток, это слишком просто!), букет должен был хорошо смотреться в вазе на кухонном столе.

София накинулась на львиный зев – рвала охапками желтые свечки без оглядки. Отдышавшись, принялась искать глазами маму на другой стороне поля: та была маленького роста и мелькала то там, то сям в высокой траве, иногда чихая. А потом исчезла. София присмотрелась повнимательнее – никого. Поднявшись на ноги, позвала:

– Мам!

И направилась туда, где та собирала цветы.

– Мама!

Кругом были примятые до самой земли стебли. Она нашла ее на соседнем пшеничном поле.

– Не считается! – закричала София.

Мама подняла голову, ее глаза поблескивали среди копны черных как смоль волос.

– Так желтый же! – смеялась она с букетом колосков в руках.

Колоски и львиный зев они оставили на кухне и в каморке на память. После аварии отец их выбросил.

Софии пришло в голову, что было бы неплохо поставить колосок здесь, в магазине, к примеру в длинной тонкой вазе на прилавке. Взглянув на вешалку, она подошла к синему халату. И представила, как мама покупает его после концерта Ванони на пьяцца Кавур и идет обратно в приподнятом настроении, напевая вполголоса; представила ее летом на том поле за школой в Верджано.

Она сняла халат с вешалки и надела: сначала один рукав, затем второй, расправив его на груди, испугалась, что он тесен в бедрах. Застегнула пуговицы и убедилась, что халат сидит как влитой. Прислонила нос к плечу (от ткани пахло пылью) и спросила себя, где теперь ее мама. В Римини весна всегда приходит раньше.

Андреа разбудил стук в стекло машины: открыв глаза, он увидел снаружи встревоженного Джорджо. Оторвав голову от сиденья, Андреа огляделся – вчера он неудачно припарковался напротив киоска. Было раннее утро, Андреа коснулся рассеченной губы и вспомнил: египтянин. Он проиграл бой в два счета, теперь ему еще не скоро разрешат выйти на ринг. Андреа щелкнул замком, и Джорджо распахнул дверцу.

– О боже! – Прикрыв дверцу, он обошел машину и сел рядом с Андреа. – Я ночью всех на уши поднял.

– И моих?

– Твоих – нет. Я даже вернулся в ангар, но там уже никого не было.

– Пора открывать киоск. – Выглянув из машины, он заметил официанта из бара «Рок», который не сводил с них глаз.

– Это он мне сказал, что ты тут.

– Газеты!

– Он их забрал и сообщил мне. Они уже хотели звонить в службу спасения.

– Я в норме.

Джорджо коснулся его шеи, и Андреа отпрянул: египтянин хорошо прошелся по торсу. Ощупав ребра, Андреа вздохнул с облегчением – ничего серьезного. Опустив зеркало, заглянул в рот и заметил отколовшийся резец.

– Сзади в сумке есть обезболивающее. Подай мне ее, пожалуйста.

Джорджо не шелохнулся.

– Пожалуйста, подай сумку. – И поднял сиденье.

Джорджо протянул ему таблетки. Андреа разболтал их в бутылке с водой и выпил залпом – теперь к вкусу крови во рту присоединился и мятный привкус лекарства. Джорджо взял ключи из рук Андреа и поднял железные жалюзи, затем перенес связки газет из бара в киоск. Когда они зашли внутрь, Джорджо поставил перед ним табурет и попросил сесть.

Андреа сел. Было холодно, повисла тишина.

– Я не могу без этого.

Джорджо передвинул кипу газет.

– Я отпрошусь на полдня и наведу тут порядок. А ты иди домой.

– Я в норме.

– Иди домой.

– Одного боя мне хватает на месяцы.

– В смысле?

– Я не могу без этого.

С мокрыми глазами Андреа, склонив голову, держался за ребра, легкие то надувались, то сдувались, грудная клетка ходила ходуном, как у младенца.

Перерезав веревку на газетах, Джорджо швырнул ножик на прилавок. Подошел к Андреа, обхватил его виски руками, притянул голову к себе и сказал: «Jag ӓlskar dig». Вытерев ему слезы, поинтересовался:

– Ты там хоть что-то зарабатываешь?

– Да так, мелочь.

– Ясно. Бойцовский клуб для бедняков.

Андреа прикоснулся к распухшим губам.

Джорджо посмотрел на него в упор:

– Дело во мне?

– Я этим занимался и до тебя.

Джорджо стоял как вкопанный. Затем сложил стопкой газеты на прилавок и принялся сверять количество в каждой пачке, делая отметки маркером. Перевел взгляд на Андреа. Взял его руку и положил на стопку с «Гадзетта делло спорт», нащупал маркер, которым они подбивали дневную выручку, снял колпачок и провел линию от указательного пальца к запястью. Потом от среднего к запястью. От безымянного к запястью. От мизинца к запястью. И наконец последнюю – от большого пальца к запястью.

Андреа взглянул на свою разрисованную руку.

– Я принимаю твои заскоки. – Вдруг он резко провел линию от мизинца к большому пальцу, перечеркнувшую все остальные. – Но вот этого я принять не могу! – отрезал он, отложив в сторону маркер. – То, что ты себя стесняешься, меня бесит.

Андреа смотрел на свою руку как на чужую, Джорджо отпустил ее. Прижав руку к себе, он потрогал все пять линий. Позже, придя домой, перед тем как смыть все под душем, он еще раз прошелся по линиям пальцами и принялся оттирать маркер мочалкой. Затем остановился: жаль, если рисунок исчезнет насовсем.

Выйдя из душа, Андреа обработал раны и приложил лед к синякам. Обзвонил учеников, чтобы перенести тренировки. Прошел в спальню, в неглубокой нише стоял столик – вперемешку с карандашными стружками на нем валялись любимые линеры Джорджо. Открыв папку, Андреа вытащил верхний лист бумаги. Это был набросок замшевых «оксфордов» для осенней коллекции, нижняя часть эскиза была посвящена каблуку, Джорджо корпел над ним уже дня три. Андреа взял карандаш и написал в уголке: «Jag ӓlskar dig».

Снова приняв обезболивающее, лег в кровать. Через какое-то время – он не понял, сколько проспал, – его разбудил телефон. В полудреме он дождался, пока телефон замолчит, и снова провалился в сон. Когда его поднял на ноги второй звонок, за окном уже стемнело. Андреа прошел на кухню и увидел, что звонит Маргерита. Встревоженный голос на другом конце сообщил ему, что нога у Анны стала странного цвета и болит.

– Что значит – странного цвета?

– Как после удара. Медсестра говорит, что это нормально.

Он заверил Маргериту, что медсестра, скорее всего, права, и расспросил о других симптомах: есть ли жар, озноб, одышка? На другом конце провода было слышно, как Маргерита уточняет у матери, – нет, у той не