Телефон резко вздрагивает в руках и взрывается мелодией входящего звонка. Лиза?! Нет… Всего лишь фрау Мюллер. 

«Доктор ждет вас через полчаса в палате фрау Иволгиной». 

Я все скажу ей… Маргарите. Найму сиделку, личного помощника, домработницу. Сделаю ее жизнь максимально комфортной и независимой. Еще одна операция? Пожалуйста! Реабилитация? Нет проблем! Я все сделаю для матери Рады взамен возможности быть счастливым самому. Чувствую, как в душе пробуждается уверенность. Робкая, как весенний зеленый побег, хрупкая, но сильная, она впервые за долгое время приносит радость.

— Вась, привет, — я останавливаюсь посередине широкой аллеи и, взглянув на фешенебельное здание медицинского центра, звоню Василькову.

— Привет, Егор. Склад восстанавливают от пожара. Сегодня завезли стройматериалы, думаю, за месяц успею…

— Вась, я не по этому поводу звоню. Ты мог и не париться — все равно ущерб от пожара повесят на Карасёва.

— Я виноват, Иволгин. Короче, забей. Сказал, что все исправлю, значит, так и будет. Что там у вас? Скоро возвращаетесь?

— Еще не знаю когда. У меня к тебе есть поручение.

— Я весь внимание.

— В моем компьютере на рабочем столе хранится файл — заявление о расторжении брака.

— Ты не торопишься, брат? Послушай, ведь двое суток прошло…

— Я все решил, Вась. Попроси юриста составить дополнительное соглашение — договор о разделе имущества. Я Рите все оставлю — дом, машину. В общем, все… Назначу щедрое ежемесячное содержание.

— Ты с ума сбрендил, Иволгин. Как это все? Она же…

— Не спорь, Васильков. Я знаю, что делаю. Не хочу ехать в Париж с пустыми руками.

— Ты не бизнесмен, Егор, ты герой-любовник, черт побери! — хохочет в трубку Вася. — В какой, к чертовой бабушке, Париж?

— В тот самый, который во Франции. Лиза там.

— И все равно, я советую тебе не гнать коней. Рите может стать хуже или…

— Я обеспечу ее лучшими специалистами. Они ей нужнее, чем муж.

Васильков хмыкает и, попрощавшись, «бежит и спотыкается выполнять поручение», а я неторопливо поднимаюсь по ступеням, слушая спокойный ритм собственного сердца…

Вы знали, что счастье идёт в комплекте с крыльями? Эдакое два в одном. Невидимые и хрупкие, крылья прилипают к лопаткам и несут тебя над миром вольной, независимой от обстоятельств птицей. Ты разгоняешься, набираешь в лёгкие побольше вкусного до головокружения воздуха и... паришь! Смотришь на бренный мир свысока, так как знаешь цену счастью и имеешь полное право так смотреть! Именно так — с видом умудрённого опытом старца. Вот и я... пружиню по ступенькам, будто мое счастье уже исполнилось, облекло форму, вырвалось из мира призрачных иллюзий. Сбылось.

— Герр доктор ждёт вас в палате.

Голос фрау Мюллер обдаёт странным холодом. Нет, он по-прежнему спокоен и твёрд, но, пожалуй, сейчас в нем как никогда много свинца.

И каблуки ее туфель чеканят по мраморному полу коридора неестественно громко.

— Мистер Иволгин... — вздыхает доктор. Его виноватый взор, мимолетно мазнув по мне, возвращается к Рите. — Вашей жене стало хуже.

— Как это хуже? Что с ней? — с трудом выдавливаю я.

Взгляд спотыкается о жалкое зрелище: бледное, с тенями, пролёгшими под глазами, лицо Маргариты, ее закрытые глаза и беспокойно трепещущие ресницы...

— Все же было хорошо? Рита!

— Я сделал ей успокоительный укол, мистер Иволгин. — За спиной шелестят голоса доктора и фрау Мюллер. — Госпожа Иволгина не справилась с шокирующей новостью о своём состоянии... Политика больницы запрещает скрывать от пациентов диагноз. Я не имел права врать. — Он деловито поправляет очки и с чувством выполненного долга потирает руки. Чертов делец! За мои деньги они были обязаны смягчить приговор, а не рубить сплеча.

— Что же вы наделали? Герр доктор, вас не учили этике? — цежу, мысленно пересчитывая доктору зубы. Почтенная фрау в точности переводит мои слова герру Шрёдеру, умудрившись сохранить интонацию.

— Мистер Иволгин, ваша жена требовала от меня правду. Кричала и трогала свои ноги, щипала их, пытаясь что-то почувствовать. У меня не было выбора. — Он разводит руками.

— И что теперь делать?

— Быть возле нее рядом, ограждать от дурных вестей, хранить покой. Любить.

Мое лицо сейчас выражает крайнюю степень удивления и негодования: судя по вытянутым, презрительно сморщенным физиономиям фрау Мюллер и доктора, они догадываются о наших с Ритой отношениях. Вернее, об их отсутствии.

— Ей нужна ваша поддержка, понимаете? Ваше ободрение, забота. Маргарите совершенно необходимо сейчас чувствовать крепкое плечо рядом. Знать, что она не одинока в своем горе. — От правильного до тошноты голоса доктора становится трудно дышать. Как будто воздух делается плотным и спертым от безысходности, отчаяния и беспросветности.

— Послушайте, доктор, мы можем поговорить наедине? — осторожно спрашиваю я, метнув взгляд на Риту. Она продолжает спокойно спать. Не понимаю, что могло перемениться в ней за этот час? Та ли это Рита, которую я знаю? Упертая, целеустремленная, прямая? Пытаюсь воспроизвести в голове картинку плачущей от шокирующего диагноза жены, и не могу: что-то здесь не сходится. Рита даже новость о смерти собственной матери восприняла стойко, как и известие о тяжелой болезни свекрови.

— Пройдемте в мой кабинет, мистер Иволгин. — Доктор Шрёдер взмахивает ладонью.

Мы проходим в уютную комнату с высоким, во всю стену, панорамным окном, через который открывается вид на зеленый сквер. Доктор устало опускается в мягкое плюшевое кресло возле окна, а фрау Мюллер становится у него за спиной, больше напоминая ангела-хранителя, а не переводчицу.

— Я буду с вами честен. — Произношу я, отыскивая в глазах строгой фрау понимание. Бесполезно — она словно видит меня насквозь и заранее знает, что я скажу. Смотрит исподлобья, с нескрываемым осуждением. — Мы давно не живем с Маргаритой, как супруги. И… если бы не болезнь, развелись. Не думаю, что я тот человек, которого вы назвали «крепким плечом» и поддержкой. Я уважаю Маргариту, как мать моей дочери, но обрекать себя на отношения из-за жалости или чувства вины, не хочу.

— Ваша жена так не считает. — Голос женщины походит на рассыпавшиеся по мраморному полу стеклянные шарики: дрожащий, раздражающий высокими нотами… Не к месту вспоминаю, как соскучился по голосу Лизы — тихому шелесту, ласкающему слух, как морской бриз.

— Я вас не понимаю. Вы обсуждали с Ритой наши взаимоотношения? — бросаю я.

— Когда мы зашли в палату, госпожа Иволгина плакала и сокрушалась, что скоро вы ее бросите.

— Черт…

— Вот именно. Заклинаю вас, мистер Иволгин, отложите неприятные разговоры. Не будьте отъявленным циником. Дайте ей время принять свою инвалидность, помогите смириться. Маргарита совсем одна… Одна на всем белом свете. — Давит на жалость доктор, а фрау вторит следом.