— Если она убила, чтобы о ее связи с Вадимом не узнал ее муж, значит, она очень дорожит своей семьей и мужем. Поэтому, если предъявить обвинения в убийстве Соболева ее мужу (мотив известный — ревность!), вот здесь эта пружина и сработает. И она сразу во всем признается.

— Говорю же, ты опасная. Но что-то в твоей истории есть… Вот чувствую, что разгадка близко…

— Фима, скажи, если мы точно будем знать (но только мы двое), что этого мерзавца убила Рита, ты сможешь промолчать и не сообщить об этом своему Ракитину? Скрыть все улики преступления, мотивы, имя? Чтобы ее не посадили? Чтобы хотя бы ей жизнь не ломать?

— Но если она хладнокровно убила человека…

— Фима!

— Хорошо, я подумаю.

Больше мы этим вечером к разговору не возвращались. Лена напоила меня лекарствами, сделала укол, включила мне убаюкивающую музыку, и я снова уснул.

Мог ли я предполагать, что утром следующего дня, восемнадцатого января, спустя ровно одну неделю после убийства Вадима Соболева, Ракитин сам позвонит мне и, узнав о моей болезни, приедет ко мне, позабыв все обиды, и расскажет фантастическую историю о том, как одно грандиозное, в двух частях, телевизионное шоу расставило по местам и привело в порядок сразу все мои дела?! Что благодаря показаниям своей ученицы будет отпущен на свободу пианист Светлов, что в деле появится мощный, авторитетнейший свидетель тележурналист Альбина Носова, которая докажет, что убийство Вадима Соболева совершила некая Роза Стернина, покончившая жизнь самоубийством сразу после программы Сергея Сторожева. Последующие программы самой Альбины с приглашенными туда жертвами механика (по типу Розы) явятся последними завершающими аккордами в этом сложном деле. И ни у кого не вызовет сомнений виновность Стерниной — последовательность событий, видеоматериал Альбины Носовой и смерть Розы поставят логическую точку в этом деле.

Сторожевская программа всколыхнет и еще одно дело — майора Олега Караваева, признавшегося в убийстве своей жены Ольги Караваевой. Судя по тому, что до сторожевской программы, то есть до признания самой Тани, нигде не всплыло имя свидетельницы Тумановой, Герман Шитов сдержал свое слово, заставил своих работников проследить за Караваевым. Результатом этих оперативных действий стало задержание машины майора, в багажнике которой тот пытался вывезти тело своей супруги за город.

Появление сразу же после ухода Ракитина в моем доме Игоря Светлова и его неожиданная просьба, чтобы я присвоил себе авторство сложнейшего плана по его вызволению (включая исчезновение Тани, его «московский» арест и проплату телевизионного вмешательства), были восприняты мной просто как какая-то насмешка судьбы. Он был настолько откровенен, что не скрывал от меня абсолютно ничего и доверился мне, как на исповеди. И как я мог отказаться выполнить его просьбу, если от этого напрямую зависела его личная жизнь — Клара, его опекун и строгий куратор по жизни, не должна была узнать о симпатичном лыжнике, сыгравшем особую роль в судьбе самой Тани. А влюбленный пианист, еще не зная, на что обрекает себя, собираясь жениться на девочке, отравившейся запретной любовью, спешил со свадьбой как ненормальный. Убеждая меня в том, что ее распущенность можно простить, он прежде всего, конечно же, успокаивал себя — ну не мог он отказаться от нее, потому как сам был заражен любовным ядовитым и таким сладким вирусом.

Вечером, когда мы с Леной снова были одни и она укладывала в посудомоечную машину грязные тарелки, оставшиеся поле гостей, я спросил ее:

— Ну как тебе все это?

Она молча развела руками, что означало «без комментариев».

И уже перед самым сном, когда она принесла мне таблетки, она все-таки не выдержала:

— Но зачем-то она приводила этого Шевелева! Зачем-то мучила его, раздевалась перед ним… Нет, Фима, пусть все считают, что Вадима убила какая-то там Роза. Мы-то с тобой знаем, что это не так.

Подняв полы платья, она, миновав холл, быстрым шагом направилась в сторону темнеющего между кадками с пальмами прохода, ведущего в подсобные помещения ресторана. Талантливый и артистичный ведущий как раз начал очередную викторину, и все гости, которых алкоголь сделал по-детски добродушными и наивными, повставали со своих мест, образовав в центре зала круг, чтобы внимательно выслушать условия и решить, справятся ли они с задачей. Именно такой момент и нужен был Тане, чтобы наконец выбраться из этого шумного и такого раздражающего ее ада, называемого свадьбой, и встретиться с Женей.

Он сказал, что будет дожидаться ее в своей машине позади ресторана, возле мусорных баков, точнее, за баками. Все-таки ее, в пышном свадебном платье, невозможно будет не увидеть, если она просто встанет и выйдет. На крыльце ресторана всегда найдутся курильщики, потенциальные свидетели ее бегства.

Все происходило как в тумане: покупка платья, драгоценностей, составление списка приглашенных, долгие и нудные разговоры с Кларой, взявшей все хлопоты по организации свадебного торжества на себя. И все это между утомительными репетициями, связанными с подготовкой к конкурсу, и не менее утомительными любовными играми будущих молодоженов — Игорь Николаевич тщательно готовился к браку, доказательством чего стала солидная стопка купленных им иллюстрированных пособий по сексуальному образованию.

Таня же куда более серьезно относилась все-таки к фортепианным занятиям: Первый концерт Чайковского для фортепиано с оркестром — это не шутка, это адский труд, это почти сутки за роялем. Но теперь, после всего, что им всем пришлось пережить, и после того, как она спешно получила статус невесты, она уже прочно обосновалась в квартире Игоря Николаевича и должна была постепенно вживаться в роль хозяйки дома. Конечно, в силу своего характера и бытовой безалаберности (опять же, простительной, ведь она была юной, хорошенькой и тем более гениальной) она не осознавала этого и все равно чувствовала себя там в гостях, однако не могла не ощутить и некоторые существенные плюсы, качественно улучшившие ее жизнь: став, по сути, членом семьи и переехав к Светлову, она могла теперь еще больше заниматься, причем на превосходном инструменте, вовремя кушать и ложиться спать. Ее жених, когда его не было дома, строго следил за ней, контролируя ее по телефону.

После унылой и грязноватой квартиры на Садовой-Каретной квартира Игоря привнесла в жизнь Тани ощущение комфорта, уюта, чистоты и сытости. И она никак не могла понять, чего же ей не хватает, почему временами она чувствует себя несчастной? Ведь теперь, казалось бы, у нее было все, о чем она только мечтала!

Она никак не могла разобраться в себе. Порой, когда день складывался удачно и она справлялась с поставленными задачами, ей нравился звук, который она извлекала из рояля, да и пальцы бегали словно бы сами, и она не промахивалась мимо клавиш, это ощущение какой-то гармонии переносилось и на другое — ей начинали нравиться прикосновения жениха, она начинала понимать природу наслаждения. Но бывали и другие дни, когда она забывала, как ей казалось, ноты, то есть она играла в постоянном страхе что-то забыть, и ее начинало трясти, она нервничала до зубовного стука, до пота! Это были панические атаки, свойственные многим пианистам, и хотя она играла пока что не на сцене, а только репетировала, все равно она как бы заранее паниковала, боялась сцены, зрителей в зале, но, конечно, главное — она боялась Светлова. И тогда чувство неприязни к нему, как к человеку, держащему ее в постоянном напряжении, выливалось в отсутствие желания, и она отвергала его ночью. Говорила ему разные унижающие его достоинство слова и получала удовольствие, когда видела, как он страдает. Правда, потом, когда она успокаивалась, ей хотелось уже пожалеть его, и она обнимала его спящего, целовала его, повернутого к ней спиной, в затылок или плечо, и ей почему-то хотелось плакать от любви к нему, от нежности, ее переполнявшей.