заявил Каир. – Вождь пристально за мной наблюдал и любым предлогом старался удержать при себе. Ведь я один мог бы раскрыть их секрет.

– Да какие у них тут секреты, – отмахнулся захмелевший сквайр, – как обслужить верблюда?

– Вряд ли что-то подобное хранилось бы в охраняемом шатре, о, отец неуместных сомнений.

У входа послышался шорох. Оборотень отступил, освобождая проход, но в шатер никто не вошел. Вместо этого один из бедуинов пригласил приключенцев на праздничный ужин, устроенный вождем в честь дорогих гостей.

– Во-о, это разговор! – Дерден радостно подскочил. – Давненько не ел мяса. Может барашка какого зажарят или козленка, по такому случаю.

Барк остановил сквайра, намеревавшегося выскочить наружу, и предложил вооружиться. Кипучий нехотя подпоясался мечом, как и Гильдарт, дознаватель же ограничился кинжалом.

Жара, по обыкновению, спала и холод неумолимо накрывал пустыню Мумит. Стоянку освещало несколько слабых костров, но вокруг них никого не было. Гостей пригласили в жилище вождя. Внутри находился Айдексе, беседовавший с хозяином шатра и четырьмя кочевниками. Они сидели на шкурах вокруг низкого столика. Неподалеку смиренно кучковались женщины, ожидавшие распоряжения подать блюда и напитки.

– О, дорогие гости! Располагайтесь, места хватит, – вождь указал рукой на стол. Сидевшие за ним бедуины подвинулись, но так, чтобы вошедшие могли сесть только между ними. – Сейчас вы попробуете плод достойный богов.

– Благодарю, – Лев поклонился, и, в отличии от остальных, не спешил располагаться, – но скажи нам, о, добродушный хозяин, я не видел, чтобы кто-то готовил пищу на кострах. Они горят, но нет ни одного котла или вертела.

– Что же ты хочешь услышать? – нисколько не смутившись отвечал глава племени. – Я бы не назвал угощение достойным богов, если бы оно жарилось, как кусок черствого мяса. Не каждому удается вкусить этот плод… Что же до огня… Пламя горит, чтобы вы с легкостью могли отыскать мой шатер. Скажешь, что это расточительно? Год выдался на редкость хороший, а значит я могу позволить себе мотовство, чтобы произвести впечатление на заморских гостей, – раздался хлопок в ладоши и женщины двинулись к столу разносить кувшины и деревянные кубки.

В посуду лилось кислое вино. Оно слабо услаждало вкус, но отлично туманило разум. Каир все же присоединился к пирующим. Тихая и печальная мелодия наполнила шатер. Кто-то из женщин заиграл на дудуке. Слегка приглушенным и бархатистым тембром музыка нежно притрагивалась к слуху, ласкала сердце и заигрывала с душой. Слушатели ощутили тепло, и небывалая умиротворенность охватила гостей.

– Вижу, что вы не слышали о таком музыкальном инструменте, – вождь улыбнулся и кивнул на женщину, державшую у рта деревянную трубочку с девятью игровыми отверстиями.

– Это прекрасно… – Гильдарт завороженно наслаждался мелодией. – Я… вспомнил детство… Ветер едва касается высохшей осенней травы в поле у замка, играет с ней, волнуя из стороны в сторону.

– Все не случайно, о, заблудшая душа, – продолжал хозяин шатра. – Дудук нашептывает тебе историю, – гости закрыли глаза и едва качали головами в такт разливающейся музыке. Убаюкивающий голос вождя удачно попадал в ритм, рисуя великолепные и красочные картины в сознании. – Юный, легкомысленный ветерок влюбился в цветущее абрикосовое деревце, растущее в саду древнего, могущественного волшебника. Мало кто помнит сейчас имя того злого старика, но я слышал его от отца, а тот от своего отца… Звали его – Хивад. Он был ревнив и запретил ветерку ласкать цветущие лепестки, угрожая превратить дивный сад в пустыню. Тогда бы красивое деревце погибло. Но пылкий ветерок не сдавался и смог уговорить Хивада. Тот действительно позволил ему остаться среди ароматных абрикосовых цветов, но лишь с условием, что ветерок никогда больше не сможет летать. А если наглый юнец посмеет нарушить обещание, то дерево увянет.

Так прошла весна… – голос главы племени звучал все отстраненнее, все дальше, – за ней лето… Ветерок счастливо и беззаботно играл в листьях и цветах, а деревце напевало ему благозвучные мелодии. Но осень неминуемо пришла, свежие листики и любимые цветы опали. Дерево смолкло. Ветер скучал. Ему хотелось резвиться на просторе среди горных вершин, чувствовать свободу и легкость. В конце концов юнец улетел, а деревце не смогло выдержать тоску по любимому и погибло… Всего одна веточка не потеряла жизни. Ее нашел одинокий юноша и вырезал музыкальную трубку. Как только юноша поднес дудочку к губам, она запела, поведав свою печальную историю любви…

Приключенцы провалились в глубокий сон. Даже удар бесчувственных тел о стол не смог их пробудить.

– Живее, – голос вождя внезапно изменился. Кочевники поднялись на ноги. – Свяжите их, а я приготовлюсь к ритуалу. Сотворение плода Отца Ужаса требует максимальной концентрации, а потому заткните им рты. Думаю, что в следующий раз монолит будет использован только в Эль-Эментале. Нужно подготовить его к отправке.

– Слушаюсь, господин, – один из присутствующих распустил на голове коричневый платок, оголив лысый череп, усеянный черными письменами.

– И упакуйте остатки отравленного вина, расточительство сейчас ни к чему, – главарь вышел из шатра, направившись в другой, у которого Каир и заметил охрану.

Сине-зеленое сияние наполняло охраняемое жилище. Тут не было ни шкур, ни мебели, лишь молящийся у камня. Мужчина сидел на коленях, сгорбив спину. Когда за спиной послышались шаги главаря, молящийся спешно поднялся и приклонил колено перед вошедшим.

– Поднимись, о, дитя скорби.

Вождь как следует вгляделся в глубокие черные глаза. Убедившись, что они по-прежнему горят слепой преданностью, улыбнулся и потрепал мужчину по плечу. Главарь с завистью осмотрел красивое лицо. Многие женщины в отряде поглядывали на этого паломника с вожделением, хотя и отказались от желаний, которым подвержены смертные. Узкий и грациозный нос, гладкие и слегка полноватые губы, подчеркнутые иссиня-черной, аккуратной бородкой. Но больше всего жреца раздражали густые, черные как смоль, вьющиеся волосы, ниспадавшие на плечи. Если бы Джихад не наказывал обходиться с новичком ласково и учтиво, то шевелюру давно бы сменила гладкая лысина.

Кханар, хоть и чувствовал себя разбитым и опустошенным, но держался так, как подобает сыну эмира. Стройное и подтянутое телосложение придавало ему изящность и грацию, кроме того, он обладал прекрасной осанкой и уверенным шагом. Никто не дал бы Кханару на вид больше тридцати, но мужчина пережил тридцать семь зим и не собирался на этом останавливаться. Его вело вперед жгучее чувство мести, которое способно разрушить даже самые крепкие престолы.

– Скажи, чего желает Повелитель?