– Тебя вызвал Самаэль, а не я.

– И ты недоволен его решением.

– Я передал министерство в его управление. Он сам вправе решать, какая помощь ему требуется. Зачем ты пришла?

– Подумала, что время, возможно, исцелило наши обиды.

– И как?

– Мои – нет.

– Тогда справедливого суда, Ева.

– Я пришла не ради себя. А из-за мальчиков.

– Они уже давно не мальчики, если ты не заметила.

– Но им все еще нужен отец. Особенно Дэвалю. Ты имеешь право ненавидеть Лилит или меня, но твои сыновья не заслужили такого отношения. Им больно, Вел. У них всегда были родители, мама и папа. А теперь мать практически мертва, а им не позволено даже навещать ее могилу. А для отца они перестали существовать. Почему мальчики должны платить за предательство матери?

– И мы снова возвращаемся к разговору, который уже набил оскомину. Я делаю все, что могу, Ева. У них есть дом, статус, уважение, они ни в чем не знают нужды и служат нашему миру, как и положено наследникам Мортрума.

Вельзевул не видел Еву, не хотел к ней поворачиваться. Образ жены за годы, что Лилит заперта в Аиде, изрядно потускнел, и ему не хотелось добавлять ему красок. Когда-то Ева и Лилит казались ему совершенно разными, и он не понимал, как другие иные их путают. А теперь он порой забывал, что перед ним Ева, а не ее сестра.

– Я не понимаю тебя, Вел. И надеюсь однажды достучаться и понять, что случилось, потому что Самаэль, Дэваль и Дарий для меня дороже всего на свете. И я не оставлю попыток вернуть им отца.

– Поступай как знаешь, – равнодушно откликнулся он. – Что-то еще?

– Да. Разреши Дэвалю и Аиде быть вместе.

– Исключено.

– Вел! Какая разница, есть ли у них общий отец? Мы же не смертные! Кровь для нас не имеет значения! У них не может быть детей, они не росли вместе, всем плевать, что между ними происходит! Неужели ты сам не видишь, как они с ума друг по другу сходят? Хорошо, ты разочарован в Дэвале, но дочь ты окружил обожанием и готовишь на свое место – так разреши ей испытывать чувства к тому, к кому она хочет! Аиду ты за что наказываешь?

– Аида переживет неудачную первую любовь. Она еще молода, к тому же наполовину смертная. Ничего с ней не случится.

– То есть дело в Дэвале? Тебе важно наказать его? Может, ответишь на вопрос «За что?». Что случится, если он будет счастлив с твоей дочерью? Он потерял мать, отца, неужели не заслуживает, чтобы его хоть кто-то любил?

– Ни один из ее детей не прикоснется к моей дочери! Ни один не станет равным ей! – рыкнул он.

Предел, уловив его ярость, замерцал. Вельзевул обернулся. Ева дрогнула, но не сдвинулась с места, лишь нервно перебирала лапами, словно с трудом сдерживала звериные инстинкты.

– Они и твои дети, Вел!

– Аид тебя раздери, ты прекрасно знаешь, что это не так!

На несколько секунд повисла гнетущая тишина.

– Не так? Вел, что за чушь ты себе придумал? Лилит никогда бы так не поступила. Она любила тебя. Да, порой наши убеждения оказываются сильнее любви, но ты всегда был ее единственной любовью. Я знаю, что говорю, я ее сестра!

– Ты – глупая наивная дурочка, Ева. Слово «любовь» твоей сестре было незнакомо. Открой глаза! Лилит не любила меня, а использовала мою силу. Лилит никого не любила! Хватит отрицать очевидное! Это она расколола мир, из-за нее мы прокляты! Она уничтожила твою любимую Пангею, как ты еще не поняла?

– Нет, – Ева покачала головой, – нет, Вел, ты обезумел от боли и обиды. Лилит, как и мы с тобой, хотела спасти наши миры. Да, в борьбе с чудовищами она сама стала чудовищем, но любовь к тебе она предать не могла.

– Она поклялась в Элизиуме.

– Ты лжешь…

– Нет, Ева, не лгу. Твоя сестра под умирающим солнцем Элизиума повторила это. В нем не может солгать даже арахна. Аида – мой единственный ребенок, и вот тебе причина, по которой именно ей я передам Мортрум.

– Но они ведь были твоими детьми. Росли у тебя на глазах. До сих пор считают тебя отцом. Вел, хотя бы объясни им.

– Мне нужна их верность, Ева.

– Это жестоко.

– А я и не обещал, что будет легко.

– С Аидой ты поступишь так же, если она тебя разочарует? Если окажется недостаточно хороша для Повелителя мира мертвых?

– Самаэль ее обучит. Она не допустит серьезных ошибок.

– Самаэль, я так понимаю, знает, что не твой сын, раз спокойно принял девочку и взялся ее обучать? Ты должен рассказать Дэвалю и Дару.

– Нет, – отрезал Вельзевул. – У Дэваля слишком сильная связь с матерью. Даже запертая в Аиде, Лилит может на него влиять. Если он поймет, что я не его отец, их связь усилится. Это может навредить. Самаэль со мной полностью согласен. И я запрещаю – слышишь, запрещаю тебе! – рассказывать им о том, что ты сегодня услышала. Ни Дэвалю, ни Дару, ни Аиде. Если ослушаешься…

Она рассмеялась. Звонкий смех эхом прокатился по пещере и растворился в магии Предела.

– То окажусь в Аиде, в соседней клетке с сестрой?

– Мы договорились, Ева. Таково было условие. Ты свободна до тех пор, пока не идешь против меня.

– Не волнуйся, – холодно ответила арахна. – Я верна своему слову.

– Тогда я больше не хочу тебя видеть. Ступай и займись тем, для чего тебя пригласили.

У выхода она обернулась. Ему хотелось, чтобы она ушла как можно скорее. Перестала быть тенью старого кошмара.

Вельзевул так и не узнал, кто отец детей, которых он называл своими. Сэм, Дэв, Дар – он помнил каждую минуту, проведенную с ними. В Мортруме дети – чудо. Никто не осмеливался посягнуть на его власть, зная, что Повелитель даровал Мортруму величайшее благо: сразу трех наследников, трех будущих стражей. Он с нетерпением следил за тем, как мальчики росли, как развивались их силы. Помнил, как впервые увидел талант Дэваля и понял, что перед ним он, будущий Повелитель. Не старший сын, ответственный и исполнительный, но совершенно бездарный. Не младший, пропадающий в мастерской наедине с красками и холстами. А именно средний, немного нелюдимый и вспыльчивый, но бесконечно обожающий отца синеглазый мальчишка, так похожий на мать.

Наверное, Вельзевул многое отдал бы, чтобы снова почувствовать к своим детям то, что чувствовал раньше. Но признание Лилит уничтожило любовь к ним, сожгло ее дотла.

Он с трудом выносил взгляд Самаэля, в котором чудился немой укор. И совсем не мог заставить себя смотреть на Дэваля. И тот как будто чувствовал, испытывая его терпение с каждым разом все изощреннее. Порой Вельзевулу казалось: Дэваль все понимает. В глубине души он знает, почему перестал существовать для отца, но не хочет себе признаться.

Как бы там