Сказал я своему барану: «Ешь солому,

Вон сколько заготовлено тебе ее из трав».

Он просит: «Ячменя!» – «Да где ж мне взять?» – кричу я.

Баран свое: «Не на запоре дверь у хлебопашца».

«Куда же мне идти за ячменем? –

Я говорю ему. – Забота мне с тобой!»

«Ты у Камала ибн Мас‘уда попроси, – баран в ответ, –

Сей муж святой отменно щедр в подарках».

О благодетель, смысл спора нашего пойми:

Раз я молчу – баран уста отверз.

Так прояви свое великодушье:

Баран в мольбе припал на обе ноги!

(Перевод З.И. Ворожейкиной)

Служба Анвари при султане Санджаре была не менее успешной, чем карьера его предшественника Му‘иззи. Анвари пережил своего патрона, который умер в 1157 г., и впоследствии служил разным правителям Хорасана.

Полагают, что решение прервать придворную карьеру посетило поэта примерно в 1185 г. Анвари как астролог предсказал на этот год сильнейшее стихийное бедствие – ураган, вызванный парадом пяти или семи планет. Испуганные предсказанием люди прятались в убежища, но катастрофы не произошло. Анвари осмеяли за ошибку, намеки на которую можно найти даже в стихах поэтов – его современников.

Позже в Балхе поэт попадает в эпицентр еще одного скандала. На этот раз ему приписали анонимный пасквиль на жителей этого города. Оскорбленные обитатели Балха схватили Анвари и подвергли его унизительному наказанию: посадили задом наперед на осла и, обрядив в шутовской колпак, провезли по всему городу на потеху зевакам. Поэт оправдался касыдой-клятвой (сауганд-нама), однако событие сильно повлияло на его положение в обществе. Считается, что именно после этого Анвари удалился от двора и стал вести уединенный образ жизни. Несколько раз он получал приглашения от разных правителей, но неизменно отвечал отказом. При этом он до конца дней состоял в оживленной переписке со многими государственными и литературными деятелями своего времени.

Поворот судьбы заставил Анвари пересмотреть взгляды на профессию придворного стихотворца и осудить свое прежнее занятие в философско-дидактических стихотворениях-кыт‘а, напоминающих по своему пафосу стихи Насир-и Хусрава. Вот самое знаменитое из подобных стихотворений:

Спросил меня вчера влюбленный мальчишка: «Сочиняешь ли

                                                                           ты газели?».

Я ответил: «От сочинения славословий и поношений

                                                                         я отказался».

Спросил он: «Как же так?», а я ему отвечал: «Эта дорога завела

                                                                                   в тупик.

То, что ушло, никогда не вернется из небытия.

Я слагал любовные газели, славословия и поношения,

Поскольку был одержим вожделением, жадностью и злобой.

Вот один [поэт], который ночи напролет только и думает

                                                                             о том,

Откуда и как раздобыть пять дирхемов.

А вот другой, который целыми днями озабочен тем,

Как бы ему описать уста, подобные сахару, и закрученный

                                                                                 локон.

А вот третий, который, словно раненый пес, находит

                                                               успокоение лишь в том,

Чтобы одолеть слабого и одержать над ним верх.

Поскольку Господь от этих трех собак меня,

                                немощного раба, избавил по своей милости,

Упаси меня Бог [отныне] слагать газели, славословия и

                                                                              поношения,

Ведь я довольно притеснял свою душу и угнетал разум.

Анвари, болтовня – это не занятие для [достойных] мужей,

Поскольку ты однажды этим занимался, ныне будь по-мужски

                                                                                   стойким.

Избери уединение и ищи пути спасения,

Ведь очень скоро для тебя все закончится – через два-три

                                                                               мгновения.

Покаянная тональность этого стихотворения, а также мотивы концовки типичны для жанра зухдийат.

Интересно, что рассуждения Анвари о побудительных причинах сочинения стихов практически дословно воспроизводят традиционное представление средневековых ученых о жанрах светской поэзии как о словесном выражении человеческих страстей. Так, в сочинении известного арабского филолога XI в. Ибн Рашика «Опора в красотах поэзии, ее науках и критике» (ал-‘Умда фи махасин аш-ши‘р ва адабих ва накдих) можно найти следующее суждение: «Оснований поэзии четыре: поиск выгоды, страх, страсть и гнев. С поиском выгоды соотносится восхваление и благодарение (шукр), со страхом – извинение (и‘тизар) и умилостивление (исти‘раф), со страстью – влюбленность и нежное воспевание женщины, с гневом – поношение, угроза (тава‘уд) и упрек (‘итаб), причиняющий боль» (перевод Д.В. Фролова).

Перу Анвари принадлежит и целая касыда, написанная в порицание профессии придворного поэта, в которой ремесло мусорщика поэт полагает более полезным для людей, чем занятие сочинителя стихов.

О брат, послушай одну загадку о поэзии и мастерстве поэта,

Чтобы кого-то из нас, горстки попрошаек, не принять за

                                                                              человека.

Знай, что в государстве не обойтись без ничтожного мусорщика.

Не дай Бог, смотри, не относись легкомысленно к этим

                                                                              словам.

Поскольку, если тебе понадобится убрать нечистоты,

Нужен носильщик, ведь ты не сможешь выгрести их сам.

Разве битва Халида завершилась бы победой без Джа‘фара?!

Потому-то один понимает в ткачестве, другой –

                                                                       в земледелии[37].

А вот если не будет поэта, какой ущерб будет нанесен

Устройству мира, если взглянуть с точки зрения разума?

Поскольку для человека помощь [другим] – условие общего

                                                                                   труда,

Зарабатывать на хлеб ремеслом мусорщика лучше, чем

                                                                      стихотворством.

(Перевод М.Л. Рейснер и Н.Ю. Чалисовой)

Несмотря на то, что средневековая традиция считала Анвари непревзойденным мастером панегирика, поэт являет собой фигуру, достаточно характерную для своего века, а значит, отразившую все его сложности и противоречия. Будущий поэт получил образование в Хорасане, одном из главных центров иранского суфизма, и, следовательно, не мог не испытать воздействия мистического мировоззрения, что недвусмысленно демонстрирует его лирика малых форм, прежде всего газель. Можно лишь гадать, в какой степени поэт был приверженцем суфийских доктрин, но очевидно, что мистическая символика и порождаемый ею в поэзии высокий духовный пафос оказались для него чрезвычайно привлекательны.

В Диване Анвари можно наблюдать общую тенденцию персидской поэзии данного периода, проявляющуюся в росте популярности газели и увеличении доли соответствующих разделов в составе собраний поэтических произведений (впервые газели уравнялись с касыдами). Газели поэта демонстрируют достаточное разнообразие тематики, диктуемое сочетанием в его творчестве традиций суфийской и светской газели. Вслед за суфийскими поэтами Анвари ставит подпись в значительной части стихотворений (в 111 из 322). При этом теоретически он продолжает воспринимать термин газал в его старом, арабском значении, подразумевавшем любовную тему в поэзии. Об этом свидетельствует приведенная ранее кыт‘а в порицание придворного стихотворства, в которой поставлены в один ряд тематические разновидности поэзии – любовные стихи (газал), восхваления