Кельды сгрудились вокруг неё, склонив головы, и Карафина в пыли у себя под ногами начала чертить грубую схему сети пещер.

Илай обернулся к Мике.

– Давай, – шепнул он с решительным видом.

Скалолаз поднялся на ноги и стал пробираться к занавеске из кожи, держась как можно ближе к стене и не спуская глаз с кельдов. Мика последовал за ним; от страха, что кто-то из кельдов может обернуться, у него в животе всё сжалось. Добравшись до занавески, Илай отдёрнул её, и они с Микой тихонько проскользнули в скрытую за ней комнату. Занавеска вернулась на место, и Мика в ужасе уставился на разложенные перед костяным креслом предметы.

Это были инструменты того, кто призывает зиму. Их разложили на каменном полу точно так же, как когда-то он сам раскладывал их на снегу возле зимнего убежища. Ножницы для костей, зажимы для печени, расщепитель языка; выдавливатель глаз, которым тот, кто призывает зиму, пугал Мику…

Юноша замер. Там, с краю, лежали их с Илаем ножи. И его рогатка.

Илай наклонился и забрал оружие; нож и рогатку он передал Мике, а свой нож спрятал под складками куртки. Скалолаз поднял голову и посмотрел на отверстие в потолке.

– Скорее, Мика, – сказал он. – Думаю, у нас не так уж много времени. Я подсажу тебя.

Он присел и сложил руки в замок. Мика встал одной ногой на сложенные руки Илая, опираясь на плечи скалолаза. Крякнув от усилия, скалолаз выпрямился, поднимая Мику к потолку. Юноша пролез в узкое отверстие, похожее на дымовую трубу, и стал нащупывать, за что ухватиться на неровной каменной поверхности. Руки его тряслись, мышцы дрожали от напряжения – он подтягивался, коленями упираясь в стенки трубы, чтобы удержаться. Потом завис на мгновение и бросил взгляд вниз.

Илай смотрел на него.

– Удачи, сынок, – сказал скалолаз, отступил и скрылся из виду.

Раздался мягкий шорох занавески из змеиной кожи: скалолаз покинул пещеру. Мика посмотрел вверх.

Узкий туннель уходил во тьму, из его стен торчали выступающие плиты, создававшие лабиринт из узких изломов и крутых поворотов, через которые Мике предстояло пробраться. Он вдохнул поглубже и начал карабкаться вверх.

Мика преодолел первую из серии вертикальных расщелин, каждая из которых была у́же предыдущей. Стены туннеля облепляли и сжимали его, как тиски, давили на грудь и спину, мешая дышать.

В какой-то момент Мика даже испугался, что не сможет продвинуться дальше, но всё же нашёл, за что ухватиться, и сумел дотянуться до более широкой расщелины вверху. Отсюда туннель начинал петлять, поверхность его стен ощетинилась осколками кварца, которые ранили ему руки и рвали домотканую рубашку. Мягкая ткань пропиталась по́том и липла к спине, холодная от леденящего воздуха. Мика вытянул вверх окровавленную руку и почувствовал движение воздуха из темноты наверху. Подтягиваясь на ноющих от боли руках, он преодолел последний крутой поворот и увидел, что верхний отрезок туннеля залит мягким светом. Мика карабкался к этому свету; выбравшись из туннеля, он оказался на узком уступе высоко над большим залом. По обе стороны от него огромные сталактиты спускались вниз к светящемуся полу, а на сводчатом потолке у него над головой, будто звёзды, сияли кристаллы.

Одинокая фигура в сером плаще и белом капоре стояла на коленях и рыдала, обхватив голову руками и медленно покачиваясь вперёд-назад.

Мика взял лежавший рядом на уступе осколок кристалла и положил в карман. Затем, повернувшись спиной к залу, начал спускаться по стене пещеры. Спрыгнув с высоты последних нескольких метров, он приземлился на устланный соломой пол; фигура подняла голову.

Это была Кара, с заплаканным, покрывшимся красными пятнами лицом. Она смотрела на Мику и не верила своим глазам.

– Ты жив, – выдохнула она.

– Кара, – сказал он, хватая её за руки и помогая девушке подняться на ноги, – ты должна помочь мне…

Но он не успел сказать больше ни слова: Кара притянула его к себе и осыпала поцелуями. Мика крепко обнял её, и девушка заплакала, уткнувшись лицом в складки его рубашки.

Когда она, наконец, успокоилась, Мика осторожно приподнял за подбородок её лицо. Заглянул в бирюзовые глаза Кары. В них сквозили неуверенность и страх, но была в них и доверчивая наивность. Мика знал, что сейчас нанесёт по ней сокрушительный удар. Кара смотрела на него, и губы её слегка дрожали.

– Речь о твоём отце… – начал Мика.

Кара остановилась у самого низкого наблюдательного поста – у выступающей гранитной плиты, которую все называли клювом. Воздух уже был не таким пронизывающе холодным, и повсюду с ветвей деревьев на землю с мягким шумом соскальзывал снег. Кара поднесла к губам костяной рог и протрубила три длинных гудка, затем опустила рог и пошла по тропе обратно к Глубокодому.

Её глаза покраснели от пролитых слёз. Но теперь они высохли. Вопреки всему она надеялась, что там, в большом зале, Мика сказал ей неправду. Она не хотела в это верить – верить, что её отец оказался таким коварным. Но ведь он солгал ей о смерти Мики. И то, что рассказал ей юноша об истинной природе Глубокодома, каким-то жутким образом расставляло всё на свои места.

Она вынуждена была признать, что с возрастом в ней стали зарождаться сомнения и дурные предчувствия. Эти частые кровопускания, банды жестоких змееловов, которые будто бы просто уходили, когда их об этом просили, таинственные походы отца за пределы долины… Но она гнала от себя все эти мысли, доверяя своему отцу и Создателю, как и остальные жители Глубокодома.

После того, что она услышала от Мики в большом зале, она как будто пробудилась ото сна.

Сердце уходило в пятки, когда они вдвоём с Микой пробирались украдкой по туннелям Глубокодома к кабинету её отца. Там, пока Мика сторожил за дверью, она и нашла его тёмный секрет, запрятанный под кровать. Серый домотканый плащ её отца. Когда Кара приподняла его, раздался звон стекла, а когда развернула, обнаружила потайные карманы, десятки и десятки карманов, примерно половина из которых уже была заполнена небольшими пузырьками с тёмно-красной жидкостью.

Это был кровавый мёд.

Девушка приблизилась к развалинам деревянного частокола и услышала взволнованный гул голосов: жители Глубокодома переговаривались друг с другом, занимая свои места. Шум перекрывал голос её отца, глубокий и гулкий, призывавший к спокойствию. Девушка прошла между грудами деревянных щепок, сложенными по обе стороны от входа, и переступила порог кладовой. Отец шагнул ей навстречу, вопросительно приподняв бровь.

– Ты трубила тревогу, дочка?

– Да, отец, – начала Кара, едва дыша. – Я заметила на тропе несколько фигур… Мужчин в костяных масках со странным оружием. Они появились из тумана и шли навстречу мне… – Её голос дрожал. – Они страшны, отец. Просто ужасны!

Краска схлынула с лица пророка Килиана. Он положил руки на плечи дочери.