войны, всюду находила отклик зрителей. Весельчака, «своего в доску» Семена Бумбараша встречают и провожают песней, шуткой, прибауткой. Он поет, танцует, он любим и любит. И зал проникается к нему симпатией. Умный тонкий юмор, ирония, сарказм создавали ощущение полноты жизненного уклада. Веселье заканчивается, когда, вернувшись из австрийского плена, герой попадает в водоворот Гражданской войны. Он не хочет воевать, но все время оказывается в гуще непримиримой борьбы: белые, красные, зеленые, свои, чужие — воюют все и сразу со всеми… И нет покоя опустошенному, потерянному Бумбарашу, не выбраться ему из-под колеса истории. И долго звучат в голове слова бесхитростной песенки «Журавль по небу летит, корабль по морю идет».

Удивительно неожиданно в спектакле раскрылись Евгений Миронов, Анастасия Заворотнюк, Сергей Беляев, Виталий Егоров, Александр Мохов, Александр Воробьев, Ольга Блок-Миримская, Андрей Смоляков, Андрей Панин. После «Смертельного номера» и «Бумбараша» зрители, естественно, ждали продолжения праздника. Не случилось. Было убеждение, что жизнь театрального духа, столь высокого и радостного, не должна исчезнуть, обсуждали, строили догадки о причинах прерванного полета. То ли сам режиссер не захотел продолжения, то ли обстоятельства не способствовали его дальнейшей работе, но продолжения зритель не увидел.

В стенах «Табакерки» тех лет по вечерам всегда было тесно от завороженных зрителей. Часто невозможно было разобрать, где зрители, а где актеры, так сливались лица, столь едина была атмосфера. Для Табакова, как и в молодости, спектакль оставался царством свободного и радостного проявления актера, его взглядов, убеждений, настроений. Но не от себя лично, не от первого лица, как было когда-то в спектаклях «Современника», — а в «стихии лирического высказывания», где присутствовала личная ответственность за то, что дорого и значимо. Что бы студийцы ни играли, значимое в человеке они защищали убежденно, словно хотели сказать нам: все можно преодолеть, если веришь в то, что отстаиваешь. От постановок того времени осталось чувство одухотворенности, поэтичности, радости. Идея, ради которой все затевалось, была важна не только Мастеру, она стала делом жизни воспитанников. Табаков на практике осуществил то, что было принято называть в прошлом веке высоким словом «наставничество».

Студия жила, мужала, крепла, а ее руководитель воспитывал новых студентов, преподавал будущим актерам, читал лекции, ставил спектакли в России, за рубежом. И, конечно, играл! К собственной режиссуре он относился трезво, признаваясь: «Я, конечно, не режиссер. Я, знаете… есть такое французское выражение „conducteur de jeu“ — руководитель игры. Человек, который может научить артистов хорошо играть…» Это немало. Когда твой партнер Табаков — уроки профессии помнишь до конца жизни.

В «Табакерке» Олег Павлович поставил «Обыкновенную историю» Гончарова, сыграв роль Адуева-старшего. По сути, он играл в этой пьесе три десятка лет, что на московских театральных подмостках редкость. Спектакль был на удивление свеж и серьезен. Табаков оказался прав: история повторяется, времена меняются, а человек со своими слабостями и страданиями остался прежним, чужой опыт никогда ничему не учит. Роль Сашеньки Адуева умно и тонко исполнил Евгений Миронов. Многие серьезные достижения «Табакерки» того времени связаны с именами режиссеров Валерия Фокина, Адольфа Шапиро, Камы Гинкаса, Евгения Каменьковича, Андрея Житинкина. Спектакль «Комната смеха» по пьесе Олега Богаева в постановке Камы Гинкаса (художник Сергей Бархин) возник неожиданно и прозвучал на редкость просто и скромно.

Вспомним Пушкина: «И пусть у гробового входа младая будет жизнь играть и равнодушная природа красою вечною сиять». «Равнодушная» — главное слово. Природе нет дела до ваших метаний и воздыханий. Искусству — есть дело. Искусство об этом: трагедии, комедии, смех, слезы. Природе — все равно. Для нее вы — один из многих. Вообще, о старости мало литературы, мало пьес и песен мало. Почему? Старики не продуцируют и природе неинтересны. Природа машет на них рукой. В отличие от Кавказа и Средней Азии в нашей стране дискриминацию старости ощущают многие. Да, все предначертано, «летай иль ползай — конец известен. Все в землю лягут, всё прахом будет».

Табаков несколько лет состоял в жюри конкурса «Анти-Букер», неформально провидимого «Независимой газетой». Олег Богаев прислал на конкурс свою «неполнометражную» пьесу «Русская народная почта». Познакомившись с текстом пьесы, актер буквально вцепился в нее. Олег Павлович признавался, что всегда жалел стариков. Будучи сам долгие годы «неприлично молодым», он все время наблюдал за стариками, приглядывался к их походке, к тому, как они кормят голубей, как стоят на остановках, вытянув шею. Замечал, что в такие минуты он душевно мягчеет. Еще в молодые годы он услышал от родственников, как страшится человек стать бременем для близких людей. Пьеса явилась продолжением его грустных мыслей, естественно, что захотелось об этом рассказать со сцены. «Комната смеха» — о непреднамеренной, вынужденной жестокости, которая не перестает от этого быть жестокостью. Время девяностых, когда появилась пьеса, грусть от пьесы умножала — и не только по той причине, что много обездоленных стариков дежурило возле мусорных бачков в поисках пропитания. У каждого из нас была своя история, свой рассказ-наблюдение, многие задавали вопрос: почему целое поколение оказалось выброшенным из жизни и никому, кроме своих детей, не нужное? Общество отмахнулось от стариков, как от надоедливых мух, в то время как эти старики отдали обществу все. Не находя ответов, невольно каждый проецировал проблему на себя.

В тексте «Комнаты смеха» прекраснодушие и не проглядывало. Но взгляды режиссера и актера на пьесу-монолог совпали, и работали они, по признанию Табакова, «с улыбкой взахлеб». Что с первых минут бросалось в глаза — это острый сценический прием. Из глубины сцены на тебя выезжала металлическая стена, в которой было маленькое окошечко, напоминающее почтовый конверт. В окошке можно увидеть прилипшее к стеклу лицо героя в нелепой шапке-ушанке. Начинался монолог-исповедь нищего, полусумасшедшего старика. В монологе интрига отсутствовала. Иван Жуков, так звали героя Табакова, умирая от одиночества, писал письма всем подряд: фронтовым товарищам, президенту Ельцину, артистке Любови Орловой, клопам из собственного тюфяка. Писал и сам сочинял ответы, волнуясь, зачитывал их вслух. Никаких событий в этой комнате произойти не могло — только смерть могла ответить на все письма сразу.

Понимая это, ты все время ловил себя на несоответствии. Да, в руках актера был портрет Табакова-юноши, а на стене убогого жилья висела та самая шашка, которую держал в руках герой знаменитой роли, сыгранной в молодости на сцене «Современника». Ты невольно подсчитывал в уме: сколько лет прошло с тех пор? Мысль уводила в сторону, но Табаков не позволял соотносить себя с героем. Ты все время помнил, что Ивана Жукова сегодня в «Табакерке» играет блестящий актер. Стандарт правильностей здесь актеру был чужд, он искренне соболезновал своему персонажу,