снег, но почему-то именно сейчас словосочетание обрело другой, буквальный смысл, он живо представил себе жирных белых личинок, копошащихся в варенье, и почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота.

– Прошу вас, не надо ничего! – вскричал он. – Мне уже, пожалуй, пора идти.

– Куда это ты собрался, дождь-то не кончился еще.

– Ничего страшного, доберусь.

– Да, тетя, Константину Петровичу пора уже идти. Я ему дам папину куртку и зонтик.

– И слышать не хочу! Что это за гостеприимство, человека голодным выгонять, да еще под дождь!

– А если до утра не перестанет? – спросила Надя, улыбаясь краешком рта.

– А ты на слове не лови! Разберемся как-нибудь, не переживай! Ишь, молодежь, как квартира пустая, так вы сахарные, от дождя прямо растаете, а как родители пришли, так сразу вам стихия нипочем.

Костя не хотел, а засмеялся.

– Ну, Костя, рассказывай, где работаешь?

– Я аспирант на кафедре детской хирургии, – начал он, но тетя тут же перебила его.

– Надежда, а сделай-ка ты горячие бутерброды! Я видела, сыр у тебя есть, помидорчик, вон, начатая банка огурцов стоит. Давай, сваргань быстренько свое фирменное блюдо! Умеет у нас Надюшка из ничего отличный ужин состряпать.

– Спасибо, не стоит беспокоиться.

– Ничего-ничего!

– Правда, мне не трудно.

Костя смотрел, как Надя одновременно жарит на одной сковородке блинчики, на другой хлеб, тут же нарезает сыр и помидор, хотел сказать, что она похожа на шестирукую богиню Кали, но при тете Люсе не решился.

Тем временем тетя продолжала светскую беседу в весьма своеобразной манере. Задавала вопрос вроде бы с любопытством, но стоило Косте начать ответ, как она, если дело не касалось таких важных материй, как зарплата и прописка, перебивала его на полуслове и начинала яростно угощать.

Людмила Марковна поинтересовалась темой его диссертации, но только Костя подобрал слова, чтобы в доступной форме обрисовать суть своей работы, как тетя вскричала:

– Господи, вот мы вороны, Надя! Даже наливочки не предложили гостю!

– Он не пьет.

– Ну как это, в самом деле! Мужчина и не пьет!

– Вот так, Людмила Марковна, – буркнул Костя, – либо больной, либо стукач, либо сволочь. Выбирайте ваш вариант.

– Ха-ха-ха! – в раскатистом смехе тетя обнажила ряд золотых зубов. – Вот припечатал! Нет, ты не подумай, так-то я в полном соответствии с курсом и генеральной линией, в общество трезвости вот вступила, но в хорошей компании да рюмочку не выпить – грех натуральный.

– Что ж, грешен.

– Доставай, доставай, Надежда, там и градусов нет, сладость одна.

– Тетя, Константин Петрович сказал, что не хочет.

– Разборчивый какой. Так ты, стало быть, спортсмен?

– Любитель.

– Давно занимаешься? Женька, брат, с армии бегает и детей приохотил. Хотел в спортшколу отдать, но не взяли, данных, мол, нет. А я думаю, так и слава богу. Там вместо учебы одни тренировки, потом еще лекарства всякие нехорошие дают. Так бы и пробегали до тридцати дураками и сразу на инвалидность.

– Да, опасность такая существует, – кивнул Костя, – из спортсмена выжимают максимум, пока он в форме…

– Ты кушай, кушай блинчик, – перебила тетя Люся, – вот, возьми со сметанкой и вареньицем.

– Спасибо.

– Возьми-возьми, пока горяченький.

Блинчик оказался действительно вкусный, круглый и кружевной, как салфетка, и Костя съел пару штук не без удовольствия, и еще полчаса отнекивался от тетки, явно поставившей перед собой цель нафаршировать его блинами под завязку, как рождественского гуся.

Наконец, взглянув в окно, она провозгласила, что дождь перестал и пора собираться.

Костя попробовал замешкаться, но очень быстро стало ясно, что почтенная Людмила Марковна покинет квартиру только в его обществе.

Неловко пожав Наде руку под суровым взором тетки, Костя вышел на лестницу, проклиная правила хорошего тона, предписывающие проводить это чудовище хотя бы до автобуса. За час общения с тетей Люсей он устал больше, чем за сутки у операционного стола.

В гробовом молчании, лавируя между черными лужами, в которых отражалось черное небо и желтые хризантемы фонарей, они дошли до остановки. На горизонте не просматривалось ничего похожего на общественный транспорт, и Костя сделал вид, будто изучает ассортимент закрытого киоска «Союзпечати», чтобы не поддерживать со своей попутчицей идиотские разговоры, но тут его сильно дернули за рукав:

– Ты давай Надьку мне не обижай, – сказала тетя Люся, – она же сирота у нас, без матери росла, ты знаешь?

Он кивнул.

– Сироту обижать грех.

– Да я…

– Вот попробуй только!

– Людмила Марковна…

– Я сказала, ты услышал. Все. Точка. А дальше не дай бог тебе дурное сделать. Надя же у нас наивная, святая душа, у нее все люди хорошие, и все правду говорят, главное дело.

Вглядевшись в даль, Костя увидел спасительный желтый квадратик автобуса.

– Я знаю, как себя вести, Людмила Марковна.

– Да что ты?

– Представьте себе.

– Смотри у меня! – тетя Люся погрозила ему пальцем, как ребенку. – Если что, я так представлю, что мало не покажется. До самого высокого начальства твоего дойду.

– Клянусь вам…

– Ты намотай на ус и не клянись. Слава богу, жизнь прожила, цену вашим клятвам знаю.

Костя ничего на это не ответил, посадил тетю в автобус, а сам побежал домой, разгоняя усталость и волнение. И всякие дурные мысли.

* * *

Соня любила кофе, и по этому случаю Ян раскопал в недрах хозяйского буфета турку и ручную кофемолку, пылившиеся там без дела явно не один десяток лет. Археологические находки пришлось оттирать с помощью пемолюкса почти целый час, пока не сошла вековая грязь, а турку Ян для пущего эффекта отполировал еще зубной пастой.

«Используй то, что под рукою, и не ищи себе другое», – гордо продекламировал Ян, любуясь сияющими приборами.

Сам он тоже был не прочь попить хорошего кофейку, но тратить на это двадцать минут драгоценного времени казалось глупым, пока он был один. А теперь, с Соней, все изменилось, он вспомнил, что кипение убивает кофе, а для полного раскрытия вкуса надо положить щепотку соли с перцем, – и прочие обрывочные сведения, невесть как застрявшие в его голове. Всю жизнь ленившийся лишний раз заварить себе чай, теперь он безо всякого понукания бежал в кухню, молол зерна, высыпал в турку из слегка перекосившегося от времени, а оттого трудно вынимающегося ящичка ароматный порошок, заливал кипятком и грел на минимальном огне, внимательно и терпеливо ожидая, когда с тихим шипением начнет подниматься плотная коричневая пена.

Тем временем Соня одевалась и выходила в кухню, брала у него из рук чашку, слишком большую для хорошего кофе, вдыхала аромат и улыбалась.

Яну казалось, что это не просто кофе, а ритуал, начало их семейной жизни, вроде свадьбы и обмена кольцами. Что-то важное,